Лицо Алонзо расплылось в хитрой улыбке, прежде чем он навис надо
мной, а черная борода прощекотала шею.
- Лгунья. - Шепнул он.
Щеки вспыхнули. Я отпрянула от огромного тела, как от огня,
задыхаясь возмущением.
- Вы не смеете обвинять меня во лжи. Вы...вы…
- Кто?
- Вы не знаете меня.
- Я знаю, что вы хотели сказать другое.
Не ваше дело! Весь вечер мне в душу лезете — для чего?!
- Сделала глубокий вдох, успокаиваясь.
- Я хотела сказать, чтобы вы не судили о других, не узнав
их.
- Вас это не останавливает. Думаю, обо мне вы впечатление
сложить успели.
Как же не сложить! - Я отвернулась от дяди, подставляя
ускользающему солнцу свой профиль. - Вы грубый, огромный,
одноглазый нахал, который проводит ночи в подозрительных кабаках на
левом берегу, а днями отсыпается, забывая о делах.
- Знаете, молчаливость — прекрасное качество для юной невесты,
но со мной можете быть откровенны. Не со мной же под венец
идти.
- Хвала Господу. - Процедила я как можно тише, но этот едкий
ответ все же настиг дядю. Грудной, низкий смех эхом разлился по
опустевшей площади, на которой теперь мы остались одни.
- Да уж, под ваше описание порядочного синьора я точно не
подхожу, да и по возрасту тоже. Но есть несколько мессиров, которые
могут стать вам отличной партией. - Глаза мои вспыхнули, вернувшись
к его лицу.
- Кто же?
- Э-э-э, не так быстро, нетерпеливая принцесса. Я готов помочь
вам, но мне нужно знать, что я получу взамен. - Хитро прищурился
он.
Конечно. Я знала, я все подсчитала.
- Я готова предложить вам…
- Погодите, прекрасная племянница, нам некуда спешить, да и
место не самое подходящее. Для деловых бесед и декорации должны
быть соответствующие.
Он предложил мне локоть, от которого я отказалась, своенравно
вздернув носик. Этот жест вызвал в нем очередную волну смеха, а во
мне — очередной приступ неприязни к новоявленному дяде.
- Как пожелаете,принцесса.
***
Клянусь всеми лозами любимого
монтепульчано,этот Алонзо Альтьери
не умеет молчать! Всю дорогу до нашей следующей остановки он
непременно рассказывал мне историю города, как будто бы вовсе не
понял, что меня задели его обвинения; затем вновь пускался в
разговоры со всеми встречными горожанами, шутил и смеялся, а когда
их не было на пути — начинал свистеть!
Слова так легко соскальзывали с его языка, будто он говорил
прежде, чем думал.