–
Святоша, –
мысленно я скривилась. Вот идиот,
неудивительно, что бомжики так обленились.
Но виду не показала, – я совершенно с
вами согласна. И как только мы наведем
чистоту в спальнях и кухне, так и будет...
хлеб и ночлег они будут получать просто
так, без всяких условий. Но вот за
остальное им придется потрудиться.
–
За остальное?
– Удивился святоша, – За какое,
остальное?
–
За чистую
одежду, за баню, за новую посуду, –
загибала я пальцы, а потом сжала оба
кулака, – и за многое другое.
–
Но, дитя мое,
мы ничего этого не даем людям.
–
Будем давать!
– я решительно взмахнула рукой, –
святоша, людей надо помыть и переодеть.
Вы посмотрите, какие они грязные и в чем
они ходят. Как пустить таких грязнуль
в чистые спальни? Они же мгновенно сведут
все наши усилия по уборке на нет. И
придется снова заставлять их мыть и
чистить, – вздохнула я сокрушенно.
Святоша
расхохотался. Он смеялся, запрокинув
лицо вверх, и теперь выглядел совсем
мальчишкой. И я вдруг поняла, что вся
его строгость и серьезность напускная,
а на самом деле он вот такой, как сейчас:
веселый, смешливый... просто научился
прятать все это в глубине своей души.
–
Ох, Василиса,
– вытер он слезы, – но где же я возьму
одежду? У нас в храме нет мирской одежды.
–
Купим, –
улыбнулась я, пожимая плечами, – мы же
должны заботиться о Божьих людях. И им
нужна одежда.
–
Это будет
недешево.
–
Это будет
по-божески... Святоша, мы должны это
сделать. А бомжики потом отработают.
–
Почему ты
называешь их бомжики? – святоша тепло
улыбался, – это оскорбительное слово?
–
Нет, что вы!
Бомж — это человек Без Определенного
Места Жительства, – выделила я интонацией
первые буквы нужных слов.
–
ПХД, бомжики...
интересный у тебя был отец. Сразу видно,
из купеческих, столько непривычных
слов...
Я
неопределенно пожала плечами. Что он,
вообще, к моему отцу прицепился?! Этого
негодяя я лет с десяти, когда перестала
верить, что он вернется, ненавижу всеми
фибрами души. За то, что бросил нас с
мамой, за то, что не было в моем детстве
походов, рыбалки и просто надежных
отцовский объятий.
А
этот заладил, как попугай, «твой отец»,
«твой отец»... и ведь не скажешь, что его
не было, что мы жили с мамой вдвоем, не
поймут. Кто же тогда нас тогда в кирку
запирал, будь она неладна.