Четыре дня она не выходила из дома, правда, на телефонные звонки Игната отвечала. Понимала, если не ответит хотя бы раз – двери взломает толпа добрых молодцев, брат церемониться не станет, если заподозрит неладное.
Забилась в угол, как дикий зверь, попавший в капкан, и с остервенением грызла собственную лапу, чтобы выбраться, вырваться, впустить в туго стянутые лёгкие глоток свежего воздуха.
Ничего не выходило, шипение слышалось всё громче, ядовитые твари прогрызали дыру не только в сердце, но и в душе, разуме, во всём, чем была Слава, из чего состояла… Ночью на пятые сутки, проведённые почти без сна и еды, Слава почувствовала, что сходит с ума – форменным образом, на самом деле.
Необходимо было что-то делать, каким-то образом скинуть с себя груз, который тащить попросту больше не могла. Не получалось. Для деятельной, всегда оптимистичной, с тысячей планов на жизнь и сотней на ближайшую неделю Славы, существование зажатой в угол амёбы с обгрызенной лапой было невыносимо на физическом уровне.
В полузабытьи Слава подошла к зеркалу. Из отражения на неё смотрело лицо больного, обречённого на погибель человека. Впалые щёки, сухие, сжатые в узкую линию губы, провалившиеся глаза, тёмные глазницы, даже не синие – чёрные. Всклокоченные, грязные волосы – вот они-то и привлекли странное, болезненное внимание.
Русые, густые, по пояс, со здоровым блеском даже в таком состоянии. Они смотрелись чем-то инородным, отталкивающим, будто это они источали яд и шипение, как змеи Медузы Горгоны.
Схватила ножницы, резанула у чёлки почти под корень. Увидев упавшую безжизненную прядь, впала в забытье, очнулась, когда все волосы были срезаны. Жалкие сантиметровые неровные остатки торчали пугающими пеньками, подчёркивая впалые щёки и худобу всей фигуры, но Слава в этот момент испытала то, что можно назвать подделкой на облегчение. Грубое, сваянное на одном колене, но облегчение.
В забытьи она свалилась на кровать, вдохнула в половину груди, что было достижением, и провалилась в поверхностный, болезненный, но всё же сон.
Проснулась под вечер, побродила по квартире, как оголодавшая акула, рванула с вешалки косуху и, как есть, в пижаме в красную клетку, рванула в первый попавшийся в микрорайоне ночной клуб.
Музыка прошивала тело, алкоголь бурлил в крови, позволяя забыться, табачный дым заглушал ростки боли, которые умудрялись прорываться сквозь одурманенное сознание.