Опять в мой мозг врывается его голос. Я понимаю, что мы все‑таки
туда едем в августе: в августе мы попадем из жары в жару. Отпуск (или
болезнь) нужно оформлять срочно. Но в начале августа, если прямо сейчас
попросить, может и отпустят так, без вранья про тяжкую напасть. Ну что ж,
начало августа это неплохо. Но жаль, что море пролетает. Еще мне тоже захотелось
устриц. Захотелось утром встать и увидеть бескрайнюю гладь воды, а не площадь,
которую тщательно метут и поливают трудолюбивые южные народности.
Ужин подходит к концу. Я понимаю, что зря столько выпила.
Чтобы как‑то восстановить спирто‑водный баланс, я заказываю чай. Обычно я ем и
пью мало. Чай явно желудком отвергается. Я выпиваю маленькую чашечку, и чай
останавливается где‑то в районе горла. Ужасно. Но нет худа без добра, или, как
говорила моя бабушка, все, что ни делается, то к лучшему. Моя депрессия убежала
от меня в ужасе. Она с водкой внутри не ужилась. Я чувствую ложный прилив сил и
какой‑то лихой энтузиазм.
Слава Богу, от ресторана до дома недалеко. Я вваливаюсь в
свой подъезд и широко улыбаюсь консьержу. В лифте я уверенно тыкаю в кнопку 17
и гордая собой еду к своей квартире. Я вспоминаю, что завтра рабочий день.
Новой белой блузки нет, как не было. Все старые в корзине с грязным бельем. Я
нагло решаю бросить вызов дресс‑коду, незримый клиент, думаю, переварит
нарушение. В любом случае, если еще засунуть в стиралку блузки я смогу, то уж
погладить их точно не сумею.
На столе стоит недопитое вино. Смотреть на него тошно! Я
падаю на кровать, умудрившись как‑то по ходу дела скинуть с ног босоножки. Они
разлетаются в разные углы огромной студии. Найти бы их потом. Впрочем, придет
домработница и аккуратно поставит обувку на место. Я проваливаюсь в сон.
Недолгий, пьяный сон, из которого точно надо выйти, потому что я не раздета и
не принят душ. Мы ж не алкоголики какие‑то, что б спать до утра в одежде на нерастеленной
кровати, облепленной грязью прожитого дня…
***
Мы стоим у балконной двери: на сам балкон сегодня вечером не
выйти, гроза. Он, как всегда, скользит губами по моей шее и останавливается где‑то
посредине. Я делаю совсем незаметное, буквально в миллиметр, движение в его
сторону, но он его замечает, и слегка касается моей руки. Я смотрю на плохо
различимое в темноте лицо моего мужа. Мне хочется, чтобы он поцеловал меня в
губы, и стараюсь поймать его взгляд – ведь он прочтет в глазах это желание и поймет,
что я сейчас от него хочу. Я не тороплюсь, я затаилась и жду. На коже моей
руки, как ожег, полыхает то место, которого он только что касался. А шея, шея
стонет и плачет оттого, что его губы покинули ее так быстро. Но губам тоже
хочется поцелуя, и в чью пользу решить этот спор? Кому достанется больше этих
чувственных прикосновений?