Стихотворения - страница 22

Шрифт
Интервал


и вдруг она,
     полна прозренья женского,
мне закричала:
          «Ты не мой!
               Не мой!»
Прощай, любимая!
          Я твой
               угрюмо,
                    верно,
и одиночество —
          всех верностей верней.
Пусть на губах моих не тает вечно
прощальный снег от варежки твоей.
Спасибо женщинам,
               прекрасным
               и неверным,
за то,
     что это было все мгновенным,
за то,
     что их «прощай!» —
               не «до свиданья!»,
за то,
     что, в лживости так царственно-горды,
даруют нам блаженные страданья
и одиночества прекрасные плоды.
1959

Это стихотворение больше других понравилось Пастернаку в 1959 году, когда я прочел ему при нашей первой встрече в Переделкине.

Не надо

Не надо…
     Все призрачно – и темных окон матовость,
и алый снег за стоп-сигналами машин.
Не надо…
     Все призрачно, как сквер туманный
                         мартовский,
где нет ни женщин, ни мужчин —
          лишь тени женщин и мужчин.
Не надо…
     Стою у дерева, молчу и не обманываю,
гляжу, как сдвоенные светят фонари,
и тихо трогаю рукой,
               но не обламываю
сосульку тоненькую с веточкой внутри.
Не надо…
     Пусть в бултыхающемся заспанном
                    трамваишке
с Москвой, качающейся мертвенно в окне,
ты,
     подперев щеку рукою в детской варежке,
со злостью женской вспоминаешь обо мне.
Не надо…
          Ты станешь женщиной, усталой умной
женщиной,
по слову доброму и ласке голодна,
и будет март,
          и будет мальчик, что-то шепчущий,
и будет горестно кружиться голова.
Не надо…
          Пусть это стоит, как и мне, недешево,
с ним не броди вдвоем по мартовскому льду,
ему на плечи свои руки ненадежные
ты не клади,
               как я сегодня не кладу.
Не надо…
     Не верь, как я не верю призрачному городу,
не то, очнувшись,
               ужаснешься пустырю.
Скажи: «Не надо…» —
               опустивши низко голову,
как я тебе сейчас
          «не надо…»
                    говорю.
1960

Мед

Я расскажу вам быль про мед.
Пусть кой-кого она проймет,
пусть кто-то вроде не поймет,
что разговор о нем идет.
Итак, я расскажу про мед.
В том страшном, в сорок первом,
               в Чистополе,
где голодало все и мерзло,
на снег базарный
          бочку выставили —
двадцативедерную! —
               меда!
Был продавец из этой сволочи,
что наживается на горе,