За спиной у Федора не было ни того, ни другого. И это приводило в отчаяние.
«Отец бы давно и точно определил, какое лечение необходимо», – думал Федор, и на душе становилось еще более скверно. Признаваться в бессилии, будучи в полном расцвете лет, да еще перед юной особой, к которой он испытывал постоянно растущее влечение, было сверх его сил. Тем более, что Груня удивительно честно выполняла нежданно возникшие договоренности по уходу за жеребенком, к которому она прониклась искренней любовью. Собственно, по-другому и быть не могло. Она была полностью лишена чего-либо поддельного.
И это не имело ничего общего с провинциальностью, в которой Груню и ее сверстников, пришедших из села, обвиняли ее однокурсники по училищу в городе, особенно те, на настойчивые ухаживания которых она реагировала отрицательно. Делала она это решительно, но с большой долей такта, хотя и не без сарказма. Городские ухажеры Груню побаивались и предпочитали злословить за ее спиной. Но порой обстоятельства складывались не в их пользу.
Как-то один из парней, наиболее рьяно добивавшийся расположения Груни и желая, видимо, скрыть от остальных посетившее его чувство, но, не соразмерив силу своего голоса с расстоянием, на которое была удалена от него в тот момент его симпатия, неосторожно бросил окружившим его собратьям:
– Не понимаю, чего это вы так носитесь с ней? Была деревенщиной, деревенщиной и останется. Вот отучится у нас в городе и опять подастся к себе в село.
Слово «деревенщина» звучало в те времена особенно обидно, а спускать обиду было не в правилах Груни. Едва он успел закончить фразу, как перед ним выросла фигура той самой представительницы деревни, о которой он позволил себе только что столь нелестно отзываться. Странно, но Груня не выглядела возмущенной или уязвленной. Со стороны могло показаться, что услышанное чем-то даже развеселило ее.
– Послушай-ка, дорогой мой вождь молодежи! Наша партия и правительство выступают за стирание граней между городом и деревней, а ты…
– А я что? – испугался незадачливый поклонник урбанизации. – Что я должен делать?
– Тереть усердно!
– Что тереть?
– Грань между деревней и городом.
Она добро улыбнулась, и две милые ямочки, проявившиеся одновременно на обеих щеках, придали ее пышущему здоровьем и свежестью лицу такое очарование, перед которым вряд ли мог устоять даже самый самовлюбленный городской юноша. После этого прилюдного объяснения вопрос об интеллектуальном преимуществе городского населения над сельским, по крайней мере в стенах областного учебного заведения не возникал.