— Тогда точно он! — сказал Матвей,
вновь воодушевляясь. — Ну ни хрена себе, интриги мадридского
двора!
— Еще что интересно, — сказал я с
улыбкой. — Перед своими Гусар грозен и суров, а наедине — милейший
человек. Просто театр драмы!
— Ну да, — согласился Матвей. — Это
он на тебя перед своими гнал, чтобы потом у них сомнений не было —
порвать нас всех. И похрен, что вы чуть ли ни половину «централа»
городского кормите.
— Сделаем так, — сказал я. — чтобы
удостовериться на сто процентов, что здесь явный сговор, я
поинтересуюсь у Гусара, что он хочет за свою помощь. Если разговор
пойдет об авторынке, то тогда все ясно. Сделаем, как
запланировали.
— Договорились, — кивнул Матвей. —
Слышь, Леха... С Березой этим может быть... решить вопрос? Если
по-тихому... А?
Матвей выжидающе смотрел на меня, а я
смотрел под ноги.
— Сделаем все без шума и пыли... —
Матвей почти перешел на шепот. — Никто ничего никогда не узнает. А
для ментов — сам понимаешь... Нету тела, нету дела.
Я медленно покачал головой и тихо, но
твердо сказал:
— Нет, Матвей. Оно того не стоит.
Матвей усмехнулся неодобрительно.
— Ладно... — сказал он. — Чуть что,
звоните... Жду!
Мы пожали друг другу руки, и я
медленно пошел к машине. В воздухе остро пахло кровью.
Приехав в офис, я объявил Люсе, что
меня ни для кого нет как минимум час, и сел на телефон.
— Алло! — важно сказал из трубки
хорошо поставленный баритон.
— Борис Борисович, это Петров
Алексей.
Голос оживился.
— О! Алексей! Добрый день, очень рад
вас слышать!
— Я тоже, — вздохнул я. — Борис
Борисович, увидеться нужно.
Мой собеседник важно помолчал, а
потом объявил:
— Алексей, в ближайший час я
свободен!
— Это прекрасно, — сказал я. — Пришлю
за вами машину. Вы у себя в конторе?
— В конторе. — Борис Борисович
сообщил об этом таким тоном, будто он был как минимум на приеме у
английской королевы.
— Вот и хорошо, — сказал я. — Тогда
до скорой встречи.
— До встречи, — сказал Борис
Борисович и повесил трубку.
Несколько секунд я слушал короткие
гудки.
Степенно вошедший в мой кабинет Борис
Борисович просто излучал самодовольство и благополучие. Одет он был
дорого и даже с претензией на роскошь — явно пошитый где-то во
Франции костюм, очки в золоченой оправе, портфель «под
крокодила»... Очки и ухоженная бородка делали Бориса Борисовича
похожим то ли дореволюционного профессора, то ли на преуспевающего
нэпмана.