– В такую даль! – воскликнула Ольга, – Из Гайда на юг Чехии!
– Вот так и бродим от деревни до деревне, и мало где подвозили, всё больше пешком. Да на Всех Святых выпал первый снег, а дитё в лёгкой одежонке, и сама не лучше одета А как поняли, что дальше уж не сможем идти, так к вам в Карловицы нас и привезли, а тут нас и определили. Ах, по их милости, могли и не помочь, благослови их, вот выговорилась – и на сердце легче!
– Бедная! – тихо прошептала Ольга.
– Но здесь, в несчастной деревеньке меня ждало ещё худшее бедствие! – завыла дальше слепая, – Всего не расскажешь!
– Расскажите, милая Холинова!
– Мы пришли под вечер, на Святого Мартина, и снег уже на дороге лежал, а как услышал урядник, что меня с Карловиц привезли, так и собрал совет, что решит делать со мной староста Хлоумки. А тот как услышал, что меня тут оставляют, потому что девать некуда:
– И что мне с этой босотой делать? В нашей деревне никто её не знает, а откуда пришла, там уже и забыли о ней!
Слуга ему принялся объяснять, что да как, и что господа из Карловица признали меня здешней по месту жительства покойного мужа, а староста: «Никакие Холины у нас в деревне никогда не жили и господа несправедливо приписали её к нашей деревне!», и так разошлись, что весь народ сбежался, а я с дитём сижу в телеге и жду своей участи.
И тут один старичок припомнил: «Соседи, да ведь это та самая Холинова, чей муж был сыном Пепки-бондаря, что в Прагу подался с каким-то паном! Я тогда старшим был и помню, как мы по домам разбирали старые вещи и счета. Говорили Холиновы уж очень бедные были!» с тем слуга и велел мне сойти, а возок развернулся и уехал.
И я осталась тут, дитё плачет, а на меня все ругаются и проклинают все мои адские пути, разом весь наш род назвав паразитами. Как меня только не называли! Ах, милостивая барышня, до сих пор со стыда сгораю, повторить боюсь! А потом позвали пастуха: «Йирка, там вроде сарай, крытый соломой есть, вот и веди эту шалаву с её пащенком к пастухам в ясли с колокольчиками!» Ох, Христе Боже, как проклятый язык обозвал моего ребёнка! Я не выдержала и сказала: «Не берите, пан староста, на душу тяжкий грех, мы – честные люди, и не надо так моего ребёнка называть. Мой покойный муж был порядочным человеком, занемог вот только! И я вовсе не шалава с отпрыском. Нас по-Божески в приходе женили!»