Среди нищей братии
Бум! Бум! Б-у-ум! – глухо раздавался в раннем утреннем промозглом воздухе звон большого колокола Спаса на Сенной.
Это звонили к ранней обедне.
В то время ранняя обедня начиналась чуть ли не тогда, когда кричали вторые петухи.
Сквозь неясный, еле колеблющийся просвет раннего утра можно было с трудом разобрать очертания черных фигур, направляющихся к паперти церкви.
То были нищие и богомольцы.
Ворча, ругаясь, толкая друг друга, изрыгая отвратительную брань, спешили сенновские нищие и нищенки скорее занять свои места, боясь, как бы кто другой, более храбрый, нахальный и сильный, не перехватил «теплого» уголка.
– О, Господи! – тихо неслись шамкающие звуки беззубых ртов стариков и старцев-богомольцев, крестившихся широким крестом.
Когда Путилин и я подошли к паперти, перейдя ее, и вошли в «сени» церкви, нас обступила озлобленная рать нищих.
– Это еще что за молодчики появились? – раздались негодующие голоса.
– Ты как, рвань полосатая, смеешь сюда лезть? – наступала на Путилина отвратительная старая мегера.
– А ты что же, откупила все места, ведьма? – сиплым голосом дал отпор Путилин. Теперь взбеленились все.
– А ты, думаешь, даром мы тут стоим? А? Да мы себе каждый местечко покупаем, ирод рваный!..
– Что с ними разговаривать долго! Взашей их, братцы!
– Выталкивай их!
Особенно неистовствовал страшный горбун.
Все его безобразное тело, точно тело чудовища-спрута, колыхалось порывистыми движениями.
Его длинные цепкие руки-щупальца готовы были, казалось, схватить нас и задавить в своих отвратительных объятиях.
Его единственный глаз, налившись кровью, сверкал огнем бешенства.
Я не мог удержать дрожи отвращения.
– Вон! Вон отсюда! – злобно рычал он, наступая на нас.
– Что вы, безобразники, в храме Божием шум да свару поднимаете? – говорили с укоризной некоторые богомольцы, проходя притвором церкви.
– Эх, вижу, братцы, народ вы больно уж алчный!.. – начал Путилин, вынимая горсть медяков и несколько серебряных монет. – Без откупа, видно, к вам не влезешь. Что с вами делать? Нате, держите!
Картина вмиг изменилась.
– Давно бы так… – проворчала старая мегера.
– А кому деньги-то отдать? – спросил Путилин.
– Горбуну Евсеичу! Он у нас старшой. Он староста.
Безобразная лапа чудовища-горбуна уже протянулась к Путилину.
Улыбка бесконечной алчности зазмеилась на его страшном лице.