Аутодафе - страница 4

Шрифт
Интервал


хранящий тень, то блудом, то постом

смиряя изнуряющую плоть,

эстет, бродяга, прелюдий долгих мастер!


Афродизнак малиновой зари,

цветущий в башне из слоновой кости,

вознёсшейся на скалах над рекою,

покорно распростёртой у деревьев,

зовёт как свет звезды на дне колодца,

нежней чем трель серебряного горла

с жемчужным опереньем райской птицы,

спасительнее чем живой источник,

поющий негой в раскаленный полдень.


Медовым переполнясь онеменьем,

окутанный блаженственной истомой,

сорвал цветок, готовый умереть,

сполна преступной насладясь любовью.


Алексею Кондратьеву

Когда-нибудь давно ты спас мне жизнь,

Иначе невозможно объяснить

Благоговенье вне причин и смыслов.


Ты был такой же беспощадный воин,

Не знал века ни отдыха, ни сна,

Кромсал мечом многоголовых гидр,

А я ребёнком твоего народа

К тебе на миг прильнула под шинелью,

Чтобы потом, когда ожесточась,

Кровавых мальчиков ты наблюдал в глазах,

Мне – дарить тебе попытку состраданья.

Ангелята парили

Если мгновение вызывает более сильную ностальгическую грусть, связанную с осенью и ощущением умирания мира, – оно называется аваре.


А. Уотс. Путь дзен. Дзен в искусстве.

Ангелята парили – ласковый лепет ластится:

– Милая, слепок животворящего пламени – рождать миры,

содрогаясь в блаженстве (метафора человечества) —

зачем же, странная, по выжженным садам ты бродишь,

выцветшие ловишь тени?


Слушатели голосов умолкших не примут в дар сумбур

пророчащего беды бормотанья,

стремления первопричину спрессовать и втиснуть

в доступные сознанью формы – ловушку плоских слов.

В словах летящих – благословение.

Освобождение о-снов.


…Червлёный листопад.

На кладбище промозглом – пьянящий запах тлена.

Над усыпальницей коленопреклонённо с крылом отбитым…


недопонятый, недолюбленный,

не дослужен им молебен поминальный…

А помнишь…

А помнишь мы давным-давно играли, как будто я – твоя душа.

Ты так и говорил мне – душа моя, зачем ты далеко?


Ещё играли в страшную войну

и ползали под пулями —

набили шишек, синяков и ссадин,

но после слёз забыли что к чему, кто первый начал.


Мы прятались от злых и скучных снов

и убегали от судьбы, ловили духов,

смешные повторяя заклинанья,

рвались как шарики воздушные в покойное и голубое небо,


а старый дядька, мимо проходя, твердил – какое детство,

разве это детство?


И вот мы будто постарели —

я отраженья наши в уличных витринах не узнаю.