Жека рядом с таким деспотом потеряла всю свою волю, стала женственной и уступчивой, его радовало что именно рядом с Гиппиус она стала наконец такой, освободившись от бремени «мужика в юбке». Словно перевалив все на него она была счастлива обретает новое качество себя самой, которой в тайне видимо очень желала.
По вечерам он проявлял к ней некоторую снисходительность, которую она рассматривала как теплоту и заботу, а он и правда, словно оттаивал в домашней обстановке, чтобы на утро вновь превратиться в монстра. И все было ничего, но как всегда на выручку, или на беду всему человеческому, решайте сами, всплыло одно важное обстоятельство, а именно его старая фамилия, которую он сменив на более звучную и годную, под видом необходимости имиджа и заботы о будущем потомстве. Те кто донесли его старое прошлое, немного не мало подали это смешно и смешок непроизвольно докатился до него через едва скрытую мягкость в некоторых поступках подчиненных. Не подав вида, но обладая, и собрав для продуктивности своей жизни, чутье, оставшееся от чуткого сердца, он стал всматриваться в свои сны и собственные эмоциональные выплески. Они пугали его своей необузданностью и неуправляемостью. Они словно уже и не подчинялись ему, а жили своей собственной жизнью. Между строчек своего дневника, который по уже ставшей привычке анализа своих поступков, стал замечать какую-то скрытую гримасу личного повествования, его язвительные насмешки над самим собой стали прямо таки садистическим, словно кото-то уже не любящей рукой ироничного взгляда, а жирной кистью на заборе, построенном вокруг его души писал пасквили полностью снимающие его тонкие завески кротких поэзий. Его лирика покрывалась толстым слоем бессознательной желчи, и его писательство стало вонять вторсырьём. Уже не было ясных и чётких мыслей к себе и своей жизни. Уже брызгал он слюной на подчиненных, а потом и на близких. Уже было видно, что он болен и от понимания этого обратился к своему прошлому, как за спасательную соломинку.
Ему вспомнилось как еще молодым он грезил быть художником, а не телевизионным магнатов, считающим деньги и власти. Как потянулись руки в кисти и акварели, как капнули первые пятна на чистый лист бумаги, как всхлипнуло сердце и распахнулось на встречу пейзажу и растворило в себе.