Пока луанг по что-то объясняет, используя в качестве примера очки, которые держит в руке, его лицо не покидает широкая улыбка. Он уже заметил эту неприкаянную фигуру, прячущуюся на границе света и тени. Он каким-то образом убеждает крутого парня подойти ближе, и это напоминает то, как подтягивают на леске большую упирающуюся рыбу. Мгновеньем позже досточтимый отец уже гладит парня по голове, а тот плачет как маленький ребёнок. Проходит ещё немного времени, и сквозь слёзы он сам начинает смеяться над своей собственной заносчивостью и одержимостью – он начинает понимать, что он не первый, кто теряет близкого человека. Так слёзы ярости и горя превращаются в слёзы утешения. Эта драма разыгрывается на глазах у двадцати незнакомцев, но, несмотря на это, вся ситуация сохраняет атмосферу безопасности и доверия. И хотя все присутствующие занимают совершенно разное социальное положение и прибыли из разных уголков планеты, всех их объединяют этот настоящий момент и это конкретное место. Здесь и сейчас они саха-дхаммика — «спутники во Дхамме[2]», или, если перефразировать, «братья и сёстры, которых объединяют старение, болезнь и смерть», и потому они принадлежат к одной и той же семье.
Подобные собрания происходят раз за разом вот уже тридцать лет – с тех пор как Аджан Чаа начал распространять учение, и частенько оказывалось так, что кто-то, предвидя такое развитие событий, брал с собой диктофон (умудряясь при этом запастись необходимым количеством батареек) и делал аудиозаписи некоторых учений, расшифровка которых и легла в основу этой книги.
Несмотря на то, что учения в этой книге представлены как довольно длинные блоки информации, читателю следует понимать, что чаще всего, и особенно это касается неформальных диалогов, и само устное наставление учителя, и выбор того, кому оно было предназначено, рождались абсолютно спонтанно и непредсказуемо. Во многом то, как учил Аджан Чаа, напоминало игру музыканта-виртуоза, который, поддерживая гармонию звукового ряда, вместе с тем подстраивает его под настроение своих слушателей, как бы принимая их слова, чувства и вопросы в трансформирующее пространство своего сердца, позволяя затем спонтанному потоку ответов беспрепятственно из него изливаться.
В любой аудитории он мог запросто начать говорить о том, как правильно чистить манго, а закончить описанием абсолютной реальности, с лёгкостью подавая и то и другое как неоспоримые факты. Он мог сухо и холодно общаться с заносчивым собеседником и тут же мягко и дружелюбно обратиться к кому-то, кто был слишком стеснительным. Он запросто мог отпускать шутки в сторону своего старого друга, деревенского жителя, а в следующее мгновение уже объяснять коррумпированному полковнику полиции, глядя ему прямо в глаза, что честность является одной из главных ценностей духовного пути. Он мог выговаривать какому-либо бхиккху за неопрятность в одежде, а через пару минут не заметить, что уже его собственная роба съехала с плеча, обнажив при этом округлый живот. Перед тем как ответить на заумный вопрос какого-нибудь рафинированного интеллектуала, который тот задал с целью завести глубокий философский диспут и тем самым продемонстрировать свои научные познания, луанг по, бывало, вынимал вставные челюсти и передавал их своему ассистенту для чистки. Затем он устраивал собеседнику настоящее испытание, начиная отвечать на его глубочайший философский вопрос, нечленораздельно шамкая беззубым ртом, до тех пор пока ассистент не возвращал ему челюсти обратно.