— Не, сытые. Мы ща у бабы Марфы живем. Пашка, вот, к ней
устроил. Мы кучу денег заработали на кукурузе, теперь есть еда, и
Пашка вещей из Москвы привез. — Я отметил, что голос Бузи перестал
быть сиплым – наверное, за счет того, что он перестал вдыхать пары
клея.
Женщина посмотрела на меня, как адепт — на сошедшее божество, я
аж растерялся и проговорил:
— У тех людей только до конца декабря жить можно, потом
приезжают их дети.
Женщина покачала головой:
— Так жалко деток! Такие хорошие! Света вообще солнечный лучик,
хохочет – и на душе светло. И Сереженька молодец, работает. – Она
покосилась на рыжего, который под присмотром кавказцев на карачках
собирал яблоки. – Себе бы забрала, да некуда. У меня комнатушка в
общежитии, от садика дали.
— Вы воспитатель? – спросил я и покатил мопед к дороге, а дальше
— по пешеходному переходу, тетя Лида поковыляла со мной,
переваливаясь с ноги на ногу, точно утка.
Бузя шел между мною и ней.
— Да. В Душанбе была заведующей. Пришлось бежать, нас там
убивали. Это было страшно. – Она свела брови у переносицы и
покачала головой. – Все забрали. Квартиру бросила. Сына растерзала
озверевшая толпа… Не хочу вспоминать.
Мы с Бузей тоже молчали, нам передалась ее горечь.
— Езжай своя Россия, — проговорила она. – Вот, приехала. Но кому
я тут нужна? Тут и свои-то не нужны.
Про переворот в Душанбе я что-то слышал, и то краем уха. То ли
эта тема не освещалась, то ли я предпочел не знать. Знания
меня-взрослого больше основывались на рассказах беженцев из
Киргизии, где все было куда мягче. Все они уехали детьми, и
воспоминания сводились к тому, что в школе били, и поодиночке
ходить было опасно. А еще они увезли оттуда ненависть к выходцам из
Средней Азии.
Возле пригорка я остановился.
— Тетя Лида, вам будет тяжело идти в горку. Я могу сказать
детям, чтобы спустились к вам.
— Буду очень благодарна. Жду здесь.
Она сразу же остановилась, отпуская меня. Бузя повел себя
нетипично – порывисто обнял ее и уселся на багажник мопеда. До
середины пригорка мы ехали, потом спешились, чтобы не разбиться на
ухабах, и я катил мопед, думая о новой знакомой.
Одинокая женщина-инвалид с непростой судьбой, которая потеряла
все, но жалкими крохами делится с еще более несчастными детьми. Это
наводило бы на мысль, что она может пригреть Свету с Ваней, если бы
не одно «но»: у нее ничего нет, она сама нуждается в помощи.