– Ползком к лесу! – прохрипел майор, понявший, что спорить с упертыми танкистами бесполезно.
И пополз первым, отчаянно работая локтями. Минут пять, пока бой гремел сзади, они ползли – сопели, покрываясь потом, оставляя за собой в снегу борозды нелепых следов, тянущихся непрерывной, извилистой линией. Терцев уже видел, как в кустарнике копошится еще одна самоходка, видел ее борт и такую знакомую, как у «тридцатьчетверки», корму, когда снаряды начали рваться в перелеске. С другой его стороны послышался лязг гусениц, зазвучали длинные пулеметные очереди, скороговоркой ударили автоматы. Временами порывы ветра доносили отголоски отчаянных криков, обрывки брани на русском языке. Гулко бахали одиночные винтовочные выстрелы. Похоже, кого-то добивали. Капитан догадался – в лесу, который казался им спасительным, бежавшие пленные, по-видимому, нарвались на другую группу прорывавшихся немцев. Причем располагавшую тяжелой техникой. И теперь там шла бойня…
Через минуту на поле, едва их не задавив, выскочила задним ходом вторая советская самоходка. И тут же получила снаряд в борт. Дернулась, задымила, разгораясь. Люки изнутри никто не откинул.
Терцев, лежа в снегу, обернулся в ту сторону, откуда был произведен выстрел. За маячившим вдалеке у дороги их разбитым «Опелем», на котором они ехали всего четверть часа назад, разглядел в клубах стелющегося по полю дыма силуэт «пантеры». Утер пот, перевел взгляд в другую сторону.
«Заметь, заметь его», – беззвучно шептал губами капитан советским самоходчикам в сторону чадного марева на месте раскатанного «Мерседеса». Из марева хлопнул выстрел. Мимо! Ясно, бьют наугад. Чувствуют, что противник рядом, определили направление, но не видят его наверняка. Маловато опыта у ребят…
Мыслями Терцев уже снова участвовал в очередном танковом поединке. Самоходка выстрелила еще раз и двинулась вперед.
«Стой! Куда!» – обожгло капитана изнутри. Выходить из дымовой завесы на приготовившегося к выстрелу противника было фатальной ошибкой. Терцев сжал кулаки в снегу так, будто отчаянно тянул на себя несуществующие рычаги.
Орудие «пантеры» молнией сверкнуло над полем. С отчаянием понимая, что промаха не будет, Терцев уронил голову в снег. Разгреб сухую корку наста, зачерпнул ладонью колкое серое крошево, растер им лицо. Подняв голову, с болью увидел замершую на дороге объятую пламенем первую «сушку»…