– Мне пора, я уже опаздываю, – сказал он наконец, складывая газету.
Она подумала, что он слишком сильно надушился той туалетной водой, которой неизменно обрызгивал сгиб шеи, запястья и виски. Он был уже в дверях, когда она сообщила ему, что поедет в Монпелье, а оттуда в Сет и что выбрала для вечера свой фиолетовый костюм с анисовым шарфиком. Фанни пересыпала их жизнь тщетными попытками, которые прискорбным образом еще больше отдаляли от нее Матье. Какие они, те женщины, которых он обнимает вместо нее? Неужели настолько другие? – подумала она с никогда ее не покидавшим чувством пустоты, притаившейся где-то в животе. Матье пожал плечами.
– Хорошо, Фанни, что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? Делай, как знаешь, все равно ты будешь выглядеть идеально, как всегда.
В следующую минуту она оказалась одна и схватилась за угол стола, чтобы не упасть.
* * *
Фанни поднялась наверх, открывая по дороге все окна, вдохнула уличный воздух. Машина Матье выезжала с аллеи; она мельком увидела его профиль в отсветах стекла. Солнце выгнало детей из домов. Она посмотрела на соседских ребят, которые резвились на лужайке с шоколадным лабрадором. Поодаль урчала газонокосилка. Апатичный ветерок донес до нее запах свежескошенной травы. Фасады домов были белые, розовые, желтые, ставни ярких цветов. Не имея возможности сделать свои жилища своеобразными по форме, все старались отличиться от соседей деталями, обустройством садов, излишне декорированными балконами, избытком каменных украшений. В целом все смотрелось великолепно. Достаточно было пройтись по аллеям и тупичкам, чтобы убедиться, что здесь живут любящие семьи, добрые люди. Никто из них и помыслить не мог бросить тень на картину этого рекламного счастья: дети на велосипедах непрестанно носились по улицам, заезжали в любой сад под благосклонным взглядом взрослых, матери расстилали простыни на траве и кормили грудью младшеньких, соседи были донельзя любезны и то и дело здоровались через ограды. Когда-то она гордилась, что принадлежит к этим людям, тоже выставляет напоказ комфорт их уровня жизни. За этот достаток, победоносно думалось ей, она долго боролась и достигла его, когда все предрасполагало ее к повторению портовой жизни в Сете, пролетарской и трудовой. Она искренне любила пройтись по коттеджному поселку, когда лето, казалось, останавливало жизнь в пьянящей истоме и никому бы и в голову не пришло нарушить беззаботность, которая от детей передавалась взрослым. Настоящему тогда не было конца.