Вопли не прекращались.
Он выскочил наконец наружу, заметил переполошившихся Толика и
Любу, что уже бежали от костра к их с Викой палатке. Стас рванул
туда же. В палатке что-то билось, да так, что даже высокий тент над
ней ходил ходуном. Ребята застыли, не решаясь лезть внутрь. Он
вскрыл клапан, просунулся в палатку. Внутри кричала и колотилась
Кристина. Тёмные волосы разметались по искаженному лицу, рот зиял
как рана.
– Убили… убили его-о-о-о! Выхода нет. Нет! - выкрикнув это, она
страшно затряслась и расхохоталась. А потом снова заговорила
быстро, по кругу:
– Кровь за кровь, кровь за кровь, кровь…
Вика пыталась её успокоить, что-то бормотала, но бесполезно.
Стас пополз к ним.
Кристина взглянула на него, не узнала, дёрнулась назад. Вдвоем с
Викой ему удалось ухватить её за руки.
– Воды принеси! - крикнул Стас сунувшейся Любе, – скорее!
В палатке пахло кровью, рубашка Кристины была сырой и липкой. В
темноте Стас не мог разобрать, что случилось. В воздухе висел запах
беды и боли.
– Успокойся, милая, тише, – шептала Вика, но Кристина не слышала
её, продолжая вырываться и рычать.
Заполнив уже всё пространство, втиснулась Люба. Следом за ней
просунулся Толик с фонариком в руке.Тут же стало душно. Вода
разлилась по палатке, но часть удалось плеснуть в лицо Кристине.
Она вздрогнула, резко замолчала. Обвела всех мутным взглядом,
часто-часто дыша. Сорванным голосом прошептала последний раз:
“Кровь за кровь”, и застыла, тупо уставившись перед собой.
Стас заметил, что рубашка Кристины измазана кровью. А также
спальник и его руки. Вопросительно взглянул на Вику, и она молча
показала свою порезанную ладонь. Пластыря не было, рана разошлась и
кровила.
– Что с ней? - пробормотал Толик, заглядывая из-за плеча
жены.
Люба вдруг запричитала совершенно по-бабьи, аж взвизгивая на
высоких тонах:
– Плохо это, ох, плохо, беда!
– Да прекрати, еще тебя тут не хватало с истерикой, – заорала
Вика. Лицо ее покраснело, волосы сбились. Казалось, она сейчас
врежет Любе.
Люба умолкла, а потом заголосила:
– Вы не понимаете что ли совсем? Нас не отпустят. Место это
дурное не выпустит!
Стас вдруг подумал, что Люба, пожалуй, не совсем русская. У неё
было румяное крепкое лицо, русые волосы и глаза голубые, но в их
разрезе угадывались то ли алтайские, то ли бурятские корни. Самую
малость. И голос. Сейчас она говорила так, словно хлебнула лишку,
со странным акцентом, чуть запинаясь на отдельных словах.