Забава вторая. «Иду на Царьград»
На следующее утро молодой князь ни свет ни заря стремительно влетел в опочивальню родного дядьки Добрыни. Тот только что прилег после бессонной ночи, когда окончательно убедился, что драк и мордобоя больше не будет, так как все дошли до состояния полной неподвижности. Однако сомкнуть глаза Добрыня не успел.
– Дядька! Ты еще дрыхнешь?! Сколько можно?! Вставай! Нас ждут великие дела!
От такого бурного натиска и напора не устоял бы никто, и Добрыня с тяжелым вздохом поднялся с постели.
– Что стряслось, княже? Уж не пожар ли?
Голос у воеводы был сонным и чуть насмешливым. Вчера он слышал весь спор Владимира с Олафом и прекрасно понимал, отчего юный князь столь нетерпелив. Добрыне было важно знать, насколько осознает причину своего возбуждения сам Владимир.
А тот даже не заметил насмешки в словах дядьки.
– Cтареешь, Добрыня… При чем здесь пожар? Я же сказал: «Великие дела»!
Воевода притворно взмахнул руками:
– Неужто в поход собрался?
Князь подбоченился и горделиво выпятил грудь:
– И угадай, куда?
– Не на Царьград ли?
– Ну, ты не дядька, а ума палата!
Добрыня протяжно зевнул и снова залез под одеяло.
– Стоило ли из-за этого будить… Ну и когда выступаешь?
– Немедля!
– Тогда не болтай попусту и не теряй время зря. Жду тебя с победой.
До сих пор Великий князь подобно пардусу[1] метался по горнице, а тут застыл как вкопанный.
– Как?! А ты?
– Стар я уже для таких походов. Позволь мне, княже, в Киеве остаться.
– Но ты же – главный воевода!
– Славных воевод и без меня хватает. А вот Киев нельзя оставлять без присмотра. Да и печенеги не дремлют. Ты тогда мал был, да вряд ли забыл их нашествие, когда Святослав ушел с дружиной в Византию.
Владимир обиженно развел руками:
– Что же делать? Без тебя я не возьму ни Царьграда, ни принцессы.
– Так вот в чем дело! – оживился Добрыня. – Тебе нужна не Византия, а принцесса Анна, сестра императоров Василия и Константина.
– Да, дядя, жить без нее не могу!
– Но ты же ее в глаза не видел!
– Ярл Олаф сказывал, что она краше солнца.
– Олаф – дикарь, – возразил Добрыня, – для него все красиво, что блестит.
Воевода бодро спрыгнул с постели, став босыми ногами на огромную медвежью шкуру, и торжественно обратился к Великому князю:
– Владимир, а вдруг она не так красива? А вдруг не так хороша?