У Крохиных родителей
У Крохи, конечно же, были родители. Назывались они папаня и маманя. Они были не большие и не средние – они были полусредние. Кроха иногда к ним забегала, чтобы клею понюхать или вкусненького поесть. А иногда бывала двойная удача: и запах клея и вкусненькое в один день. Но чаще все же случалось, что пробегала Мелочь мимо родительского дома и видела только свет в окнах, да тень от папани на потолке в гостиной, а от мамани – на занавесках в кухне. Увидит она родные ей тени, обрадуется и дальше мчится.
Вот однажды она как всегда проносилась возле родительского дома, но что-то остановило бег Мелочи. Кроха быстренько открутила мысли назад и сделала стоп-кадр, пока замаячили тени. Кроха удивилась – теней было три. Может быть, другая мелкота плюнула бы слюной и понеслась бы дальше, но наша была не такой. Она пришла к родительской квартире и подставила ухо к замочной скважине: в квартире выстрелов слышно не было и шума от грабежа тоже. Кроха позвонила в маленький звоночек, который играл мелодию из Шербургских зонтиков – ну вы понимаете какую, и двери отворила маманя. Крохе не терпелось узнать – откуда третья тень, и она помчалась в гостиную. На середине комнаты спиной к дверям стоял здоровенный милиционер с поднятыми руками. Он держал ими несколько кусков дерева, которые должны были вот-вот склеиться вместе. Крохин папаня лежал на полу и держал нижние концы тех же кусков дерева. Они разговаривали на мужские темы – про зимние колеса для мотоциклов Урал. Кроха сразу смекнула, что на милиционере неправильная фуражка и погоны вовсе как у швейцаров в богатых домах на Чернышевского.
«Вот знакомься, Модест Ильич, моя дочка, про которую я тебе рассказывал» – сказал папаня. Модест Ильич повернул свою голову к дверям и сказал: «Модест Ильич, здравия желаем». И щелкнул каблуками как в танце чардаш. Кроха сказала, что ей очень приятно. Ей и действительно было очень приятно, но не знакомство, а запах клея. Про себя она решила, что ни за что на свете не будет его называть по имени-отчеству – у нее просто нет для этого времени, а решила называть его Моди и при случае спросить, не рисует ли он больше своих шоколадниц. Тем временем клей вроде бы схватился, мужчины прекратили разговор о зимних колесах и стали отдирать руки от дерева. У Моди это не очень получалось, так что папане пришлось побрызгать их немного растворителем. Этот запах Крохе не нравился совсем. Когда с отрыванием рук было закончено, Моди повернулся к Мелочи всем телом. На нем была не просто фуражка, а с маленьким блестящим козырьком как у донского казака. Из-под козырька торчал угольно-черный чуб.