Больше ничего. Только хлопанье, шуршание и шепот сухих листьев и ветвей. И все же она остро ощущала, что кто-то наблюдает за ней из темноты.
Все еще держа овчарку за ошейник, Оливия снова посветила фонариком вокруг себя, ожидая увидеть блеск зеленых глаз. Или красных.
Но Оливия не увидела ничего, кроме теней и темноты. Крепко держа Эйса за ошейник, она быстро дошла до своего домика. Против койотов или медведя у пса не было ни малейшего шанса. Да он вообще ни с кем не справился бы, потому что почти ослеп и хромал.
Войдя в дом, Оливия зажгла керосиновую лампу и свечу. Теплый свет завибрировал в маленькой гостиной. Оливия сразу почувствовала облегчение.
Она потянулась было к щеколде на двери, помедлила, потом опустила руку. В запертом помещении у нее начинались панические атаки. Нет, она просто отказывалась бояться на ранчо. Себастьян Джордж мертв, и то, что она не запирала дверь дома, было ее заявление о свободе, ее личная победная линия на песке. И все же Оливия не сразу отошла от двери, постояла, потирая руки, и ее затошнило. Откуда это ощущение? Будто надвигается что-то мрачное? Это была приближающаяся смерть Майрона, вот что это.
Опустив жалюзи, Оливия пошевелила оставшиеся угли в дровяной печке и поставила на плиту кастрюльку с супом. Эйс свернулся калачиком на своей подстилке перед огнем. Оливия посмотрела на часы и сообразила, что на Кубе должно быть около полуночи, а в Лондоне – около шести утра.
Звонить было или слишком поздно, или слишком рано.
Она мерила шагами гостиную, растирая предплечья. Нервы.
К черту все. Майрон может завтра умереть. Оливия вынула из чехла на поясе спутниковый телефон, миниатюрный Globalstar GSP-1700, одну из немногих прихотей, которые она себе позволила. Она мало тратила на одежду, практически ничего не расходовала на косметику. Редко ездила в город, только если с поручениями. Оливия тратила деньги на дорогостоящие бамбуковые удилища, рыболовные снасти, леску и барабаны. Купила она себе и спутниковый телефон. Она носила его с собой, но не потому, что сотовая связь в этой местности была отвратительной, и не потому, что ей хотелось общаться с внешним миром. Да, она всех уверяла в обратном. Да, она отказывалась быть жертвой или бояться кого-то. Но темное чувство гнездилось глубоко в душе: она хотела иметь возможность позвать на помощь, где бы ни была. Несмотря на показную храбрость, Оливия больше никогда не хотела быть отрезанной от линии спасения.