Раны заштопаны точно старый носок и страшные рубцы по всей щеке от уха до подбородка. Нитки грубые торчат. Глафира сама зашивала. Как могла.
Осторожно касаюсь кончиками пальцев лица. Я похожа на Франкенштейна теперь, хотя скорее, Гуинплен. У меня дома книжка была “Человек, который смеется”. Я тогда не понимала ее, а сейчас поняла.
— О боже, за что… Неужели ты хотел этого? Стас. Я просто тебя любила. Нельзя было, нельзя?
Меня начинает трясти и тошнить сильнее. Слезы застилают глаза. Когда-то я плакала потому, что у меня уши торчат и веснушки на носу. Тогда мне казалось, что я некрасивая и меня никто не полюбит.
Я ошиблась. Тогда я была очень красивой, просто дико неуверенной в себе девочкой, а теперь я и правда уродина, настоящее чудовище и это не заживет. Оно уже вон корочкой грубой покрылось и я как существо какое-то страшное, самой от себя противно.
— Тасенька. Не плачь.
Глафира подходит и крепко меня обнимет, тогда как я рыдаю у нее на плече, захлебываясь от боли.
— За что? За что он со мной так?
— Не знаю я. Ты это, не расстраивайся. Не надо так убиваться, дочка. Я вижу, ты красивая была, но настоящая красота она внутри. За сердце доброе любят. Кто-то когда-то это поймет.
— Не говорите так! Мне теперь разве что в пещере жить и никому на глаза не показываться. Я урод, уродец страшный! Я чудовище…
Не знаю, сколько я так плачу захлебываясь слезами, а Глафира меня по плечам гладит, да по волосам.
— Чудовище тот, кто сотворил такое с тобой, кто смерти тебе пожелал, да в канаву ту сбросил! Не реви. Скажи спасибо, что жива осталась. Тасенька, послушай — ребеночка родишь, он тебя любую любить будет, а для остальных… маску я тебе сошью чтоб люди не глазели, а потом в город поедешь да операцию сделаешь. Исправят тебе это, заживет. Я поспрашиваю, может кто знает врача.
Вечером того же дня Глафира и правда шьет для меня маску, закрывающую лицо. Я ее не снимаю, только чтобы обработать раны и поесть. Все остальное время я ношу это приспособление, потому что если честно, я боюсь теперь своего отражения в зеркале и если Стас хотел уничтожить мое естество, которое как оказалось, так так ненавидел, у него это прекрасно получилось.
***
прошло два месяца
— Я больше не могу. Я БОЛЬШЕ ТАК НЕ МОГУ!
Снова Камилла. Врывается в мой кабинет без стука. Это уже новый дом. Мы переехали, вот только не такую обстановку я хотел видеть здесь и уж точно не жену. Дом не для нее строился. Не для нее, блядь, а теперь что… мне надо обустроить Артему существование без себя. Я уже на этом пути, Тась, уже скоро.