Я срываюсь, вот только пить даже не могу. Нет, больше никаких поблажек, Стас. Ты будешь подыхать БЕЗ анестезии.
***
Беременность проходит на удивление стабильно. Меня тошнит, но пожалуй, это единственное неудобство, которое доставляет мне ребенок. В остальном же я чувствую себя нормально за исключением болей в спине и страхов будущего.
Мне кажется, оно все время меняется, как карты в колоде перетасовываются, и что выпадет завтра, еще сто раз может измениться.
На третьем триместре Глафира все же находит мне врача, одноклассника ее сына, и я еду в город, натянув маску и замотавшись платком, точно мумия.
Живот у меня все же вырос, но он все равно маленький. Под широкой одеждой почти не видно и не скажешь даже, что я беременна.
Глафира сказала, что так бывает иногда, особенно, если девочка там сидит, но я пока не знаю точно, кто у меня будет.
Мне без разницы, если честно, я любому ребенку буду рада. Главное, чтобы он не был похож на своего отца. Никакие черты Стаса в малыше я видеть не хочу. Я решила, что забуду его и никогда не вспомню после рождения ребенка.
Я так себя успокаиваю, потому что думать о том, что Стас тупо заказал мое убийство и хотел, чтобы я умерла, мне уже невыносимо.
— А что вы так замотались, девушка? Как я смотреть вас буду?
Меня принимает главный пластический хирург Петр Андреевич. Ему где-то сорок, высокий, в синем медицинском костюме.
— Я от…
— Знаю. Садитесь. Показывайте, что у вас.
От его напора немного теряюсь, но забираюсь на кушетку. Врач берет кресло и садиться напротив.
Осторожно снимаю платок и маску, давя сопротивление и стыд. До этого меня никто не видел такую, кроме Глафиры.
— Не переживайте так. Ну ка, давайте посмотрим.
Петр Андреевич берет мое лицо и крутит его на свету, прощупывает скулы и особенно область, где у меня рассечена бровь. Долго так смотрит, а потом поджимает губы.
— Где это вас так угораздило?
— Я… в аварию попала.
Он коротко усмехается, а после качает головой.
— Ладно, пусть будет авария. Как скажете.
Поднимается и быстро что-то пишет, а я не знаю, как быть. Он ничего не сказал, не посоветовал даже.
— Петр Андреевич, можно исправить то, что у меня на лице?
— А, вы еще здесь? Я думал, вы уже ушли. После аварии же лежать надо.
Сказал холодно и мне стало стыдно. Он, конечно же, понял, что я вру и увидел, что меня избили.