Бред — Кулик вдвое легче и тоньше Момота. Устраивать такое противоборство даже не смешно.
— Он вывихнул ему руку, — в подтверждение моих мрачных мыслей плачет Олуша.
Выходит, девушка не только боится Момота, но и неравнодушна к Кулику.
Но слово Филина на Птицеферме — закон. Со смертью Тетерева Момот — теперь главный палач. Глава его ценит и решил поощрить. Неудивительно.
И да, Олуша права: ей никто не поможет. Решения Филина обжалованию не подлежат.
— Сочувствую. — Это все, что могу сказать.
— Я бою-усь... — И Олуша начинает рыдать навзрыд.
Мы не подруги. Вообще разве что парой фраз обмолвились за все это время. И я правда всерьез считала девушку немой в первые полгода своего пребывания здесь. Но сейчас мне ее искренне жаль. И помочь не могу. Ничем.
— Что бы... А что бы ты сделала на моем месте? — Олуша вдруг вскидывает на меня опухшие от слез и лихорадочно блестящие в полумраке глаза. — Что бы сделала?
Пингвин не Момот. Он не отличается особой жестокостью. Да и жестокостью в принципе. Если не сопротивляться. Но разве я хотела с ним жить? Разве хочу? Не я ли давлюсь глупыми слезами и бегу мыться каждый раз после того, как он меня касается?
— Я и на своем месте ничего не сделала, — отвечаю.
Пингвин так и не приходит ночевать, и я в кои-то веки ложусь спать в кровати. Обычно предпочитаю спать на полу — отдельно.
Но сегодня мягкая кровать, по сравнению с половым пластиком, не способствует крепкому сну. Всю ночь ворочаюсь с боку на бок. Меня преследуют сны — странные сны.
Сначала все почти безобидно: мне снится рыжеволосая девушка, мы с ней гуляем по какому-то зеленому городу, смеемся, едим мороженое. Я даже откуда-то знаю ее имя — Джилл. И Джилл — моя подруга, смешная и открытая. Мне хорошо в ее обществе.
Сон легкий и приятный, я почти расслабляюсь, когда ему на смену приходит другой.
...Я голая. Но нахожусь не в ванной, и не в спальне, и даже не в постели с мужчиной. Я на улице, в толпе таких же голых людей.
Шум, гомон голосов. Головы прохожих, повернутые в нашу сторону. Мальчик с огромными голубыми глазами показывает на нас пальцем и тянет мать за руку...
А я не стесняюсь своей наготы. Мне весело, мне легко. И вместо того, чтобы спрятаться или прикрыться, запрыгиваю на крышу припаркованного у обочины флайера и что-то кричу, размахивая руками.