«Но с народными массами шутить опасно. Что должны подумать рабочие ввиду оправдательного приговора Владимирского суда? Весть об этом решении мгновенно облетела весь этот мануфактурный край. Наш корреспондент, выехавший из Владимира тотчас после состоявшегося приговора, уже слышал о нём на всех станциях…»[60]
Морозовская стачка выявила огромную потенциальную силу пролетариата. Этот урок не прошёл даром для царского режима, который, несмотря на поддержку фабрикантов, всё-таки пошёл на уступки рабочим. 3 июня 1886 года был принят закон о штрафах, который ограничивал число наказаний и запрещал перевод штрафных денег в прибыль (эти деньги допускалось расходовать только на пособия рабочим). Реформа, как правило, есть побочный продукт революционной борьбы трудящихся за изменение общества. Как и билль о десятичасовом рабочем дне, принятый в Великобритании в XIX веке, закон о штрафах был попыткой умиротворить рабочих и воспрепятствовать их движению в революционном направлении. Одновременно предполагалось заручиться поддержкой рабочих для обуздания требований буржуазных либералов. Столь «доброжелательное» законодательство не отменяло репрессивных мер против забастовок и депортацию активистов из рабочей среды. Но этот закон, вопреки ожиданиям, не достиг желаемого эффекта и не уменьшил масштаб стачечного движения. Морозовская стачка вдохнула мужество в сердца рабочих, а уступки, на которые пошло всемогущее самодержавие, показали, что рабочие могут достигнуть большего, если не прекратят смелую борьбу за свои интересы. В 1887 году общее число стачек превысило таковое за несколько предшествующих лет. Два года спустя заместитель министра внутренних дел В. К. Плеве был вынужден доложить Александру III, что 1889 год был «богаче 87 и 88-го беспорядками, вызывавшимися фабричными условиями»[61].
Стихийный рост стачечного движения указывает на то, что рабочие всё больше осознают себя как класс и как общественную силу. А если рабочий ещё и прогрессивный, как, например, Моисеенко, то он способен нащупать идеи, проливающие свет на положение рабочих и указывающие им путь вперёд. Это процесс имеет двойственный характер. С одной стороны, спонтанные вспышки недовольства в России часто сопровождались луддизмом[62], что свидетельствовало о некоторой неорганизованности и несознательности российского рабочего класса, вступившего на историческую арену. С другой стороны, забастовочное движение наглядно подтверждало теоретические аргументы Плеханова и группы «Освобождение труда». В раскалённой добела классовой борьбе началось объединение пока ещё малочисленных, слабых сил марксизма с могучим, но не до конца ещё сплочённым российским пролетариатом.