– Вон пошли! Пошли вон!
– И нам! И нам! Человек нужен нам!
– Мой! Личный! Мой!
– Тоже хотим! Тоже хотим!
– Пошли вон! Пошли вон!..
Феликс топнул ногой по асфальту, стая ворон разлетелась с оскорбленным карканьем, а Паблито приковылял вразвалку и запрыгнул на скамейку. Усевшись рядом, он сердито встряхнулся и проскрипел сварливо:
– Поналетели, дряни!
– Жадный ты. Им тоже хочется общаться, – не открывая глаз, произнес Феликс, – с человеком. Ну или с трупом человека, что вам особенно нравится. Какая она, кстати, мертвечина, на вкус? Правда такая сладкая, как говорят?
– Откуда мне знать? Я хоть и падальщик, но людьми брезгую. Тоже мне, нашел кондора в суете мегаполисных улиц.
– Хорошая строчка, – на белых губах возникла слабая отстраненная улыбка.
– В смысле?
– Ты сейчас так выразился, что из этого могут получиться стихи. Знаешь, что такое стихи?
– Феликс, ну что с тобой происходит? – Птица запрыгнула ему на колени и ткнулась клювом в плечо. – Что?
– Я живу почти пятьсот лет… – вяло произнес Феликс, отмахиваясь от него. – Это тоскливо.
– Ну и что? Я тоже давно живу, но мне не скучно.
– Еще успеешь. Нет, это даже не скука. – Феликс провел пальцами по волосам, будто проверял, достаточно ли гладко они причесаны и тщательно собраны в хвост. – Это обманутые ожидания.
– Не понимаю.
Из дверей «Империала» вывалилась пьяная компания с криками: «Такси! Такси!» Феликс указал на шумных молодых людей и произнес:
– А лет двести тому назад они бы подзывали извозчика. Вот и вся разница. Ничего не меняется.
– Э-э-э… а что ты хотел увидеть? Что-то ожидал от людей? Тебе кто-то пообещал, что они должны меняться? И что тебе за радость от этих перемен?
– Действительно. Никто не обещал. И верно – никакой. – Феликс закрыл глаза, затем медленно приподнял веки, и будто вязкая смоляная чернота пролилась из глазниц. – Что там твои вороны? Так никого и не нашли?
– Сам слышал, как скандалили. На пять городов отсюда – никого похожего на тебя. Отыщи они хоть кого-то, сразу бы растрепали.
Феликс снова закрыл глаза. Хотя смыкание век мало помогало отгородиться от внешнего мира, но это все еще обманывало, почти успокаивало. Паблито походил по скамейке, громко цокая когтями по деревянным доскам, наконец, выбрал место, уселся и притих. Но долго спокойно все равно не просидел: