Улыбаюсь в темноту. Предначертано, говоришь…
- И ты будешь помогать? – спрашиваю хитро.
- Конечно! – выдыхает девушка так торжественно, что меня снова
разбирает смех.
- Договорились. – киваю сама себе. – Тогда поможешь мне навести
здесь порядок. Я не Софьюшка, терпеть не обучена. Смотрю обнаглели
некоторые, ремня не хватает.
- Снова завтра грымзу воспитывать будешь? – прозвучало с таким
предвкушением, что смех сдержать почти нереально. – Не боишься?
Ведь как есть расскажет хозяйке…
- Не боюсь. А ты со мной?
- Обязательно!
Тихий смех в унисон, и спустя пару минут мы засыпаем.
Обитатели этого дома еще не знают, как резко изменится их жизнь
совсем скоро…
Неделя пролетела, как одно мгновение. Работы оказалось не просто
много – а очень много. Да ни одной поликлинике такая нагрузка не
снилась!
Но ради справедливости следовало отметить, что желающих «просто
поговорить» тут не было. Да что там, не было и тех, у кого «тут
кольнуло», «там скакнуло», «здесь засвербело» и тому подобных!
Жизнь своим хозяйством не предполагало безделья, а необходимость
любой ценой обеспечить себе пропитание и маломальский достаток
отсеивало пустяковые болячки на подлете. Да и не пустяковые, но
которые хоть сколько-нибудь терпят, тоже.
При этом всем, ни один из тех, кого я успела принять за эти дни,
и не подумал возмутиться и высказать недовольство хоть чем-нибудь.
Особенно временем ожидания – а ведь очередь порой занимали на
рассвете. И речь шла не только о жителях поселка, в котором я жила,
но и о тех, кто специально ехал со своей проблемой, трясясь в
неудобных телегах по два-три дня. Жданка рассказывала, что
случались дни, когда повозки около ворот скапливались по десятку,
ожидая по несколько дней приема. Особенно тяжело приходилось
поздней осенью, зимой и ранней весной – тогда болезни одолевали
особенно массово.
Я только качала головой, стараясь работать быстрее. Но это мало
того, что не спасало – ни разу я не успела принять абсолютно всех
желающих, – так еще и работало против меня. Сказать, что уставала –
ничего не сказать. Скорее, выматывалась до полного отключения
сознания. Пару раз пропускала обед, но, когда едва не свалилась в
обморок, успев вовремя ухватиться за край стола и буквально «стечь»
на лавку, прекратила заниматься таким откровенным
членовредительством в свой же адрес. Тем более, что Жданка,
испугавшаяся едва ли не до истерики, знатно отчитала меня после
того, как привела в чувство. И теперь рьяно следила, чтобы ела я по
расписанию и заканчивала прием больных до ужина.