Марина Цветаева. Нетленный дух. Корсиканский жасмин. Легенды. Факты. Документы - страница 3

Поначалу все так и было. Значительность, ясность, звонкость. Серебристые нити ее пути скомкались, сбились уже потом, гораздо позднее, на середине жизненного лабиринта, в пору двадцатилетия.

Она росла окруженная любовью и пристрастно – теплым, даже ревнивым, вниманием женщины, которую она сама воспринимала, как необыкновенную фею или волшебницу, и которую все вокруг называли «Мариночка, Марина» – никак иначе. Первым впечатлением детской жизни маленькой Ариадны, которое она точно, осязательно, запомнила, были тонкие серебряные браслеты на родных руках, длинные, чуть холодноватые пальцы, унизанные бесконечными кольцами, и золотисто – пушистые легкие, чудные волосы, которые рассыпались от прикосновения – дуновения мягкой волной, как то причудливо искрясь на солнце..

Она обожала «такую волшебную Марину» тянула к ней ручонки, едва завидев: – «на – на», с трепетом ожидания, и только – только научившись лепетать, гладила крохотными ладошками родную золотистую голову, заглядывала в зеленоватую, манящую прохладу глаз и шептала трогательно:" Ма, ми» – что означало, должно быть, «мама, милая!» – и было отражением отцовской польщенной улыбки: кроха – дочь повторяла его жест, жест вечно влюбленного или – вечно любимого юноши, ставшего на долгие годы потом их общим с матерью «романтическим героем»..

Марина Цветаева. Рисунок времен берлинской эмиграции. Из коллекции автора.

Они стали ее родителями рано. Пожалуй, даже – слишком рано. Марине Цветаевой не было тогда, в 1912 – том году, еще и 20 лет, Сергею Эфрону, ее мужу, – лишь на год меньше. Марина была девушкой, бросившей в седьмом классе гимназию, и уже выпустившей в Москве книгу нашумевших стихов «Вечерний альбом». Сережа же был только недоучившимся гимназистом, потом – студентом. Они встретились в Крыму, в Коктебеле, 5 мая 1911 года. Марина гостила у своих друзей – Максимилиана Волошина и его матери, Елены Оттобальдовны.

В то майское утро она собирала на берегу моря камешки. Сережа Эфрон, лечившийся в Крыму от туберкулеза легких, и тоже пришедший тогда на берег, (Случайно ли? Он знал, что у Волошиных гостят сестры Цветаевы! – автор.) стал молчаливо помогать ей – высокий, болезненно бледный, с выразительно – глубокими глазами – (его потом все и всю жизнь узнавали по ним – глазам!). Она тотчас загадала, каким то вещим проникновением сердца вглубь Судьбы: «Если он найдет и подарит мне сердолик, то я выйду за него замуж!» Стоит ли говорить, что сердолик был найден и оказался в ладони Марины? Там же оказалось и сердце Сережи Эфрона. Надолго. Если не на всю жизнь, если – не навсегда, что бы там не говорилось потом, когда нити уже совместной их Судьбы запутались, а некоторые и вовсе – порвались, не выдержав непомерной тяжести обстоятельств! Но это было – позднее. А пока начиналась не предыстория гибели, а предыстория рождения Семьи. И рождения первенца – Дочери.