И да, это было полное, всепоглощающее и всамделишное счастье, из которого не вычитаются ни мелкие обиды из-за купания, ни обязательный дневной сон, ни запрет на телевизор, ни даже препротивное вечернее чтение.
Поэтому для меня существует только одно-единственное неделимое море, все остальные – лишь бассейны при отелях.
Именно в Феодосии, летом семьдесят третьего я заболел модой, – сильно заболел, истово, – очень захотел джинсы-клеш. Правда, мне было двенадцать.
Каждые встречные джинсы рассматривались пристально, внимательно и завистливо.
Слишком широкий клеш не нравился, как и клеш, сделанный из обычных брюк путем вставки клина. А вот джинсы с болтами, армейским ремнем и правильным лейблом «Levis» или «Levi Straus», являлись предметом жадного вожделения и чудесной юношеской мечты.
Итальянская тетя, как назло, прислала старческие фасоны-дудочки, которых я страшно стеснялся.
Будучи один дома, я нашел бывшие черные брюки, взрезал их до колена и попытался вшить клин. Разумеется, ничего не получилось, и пришлось коновально оперированные штаны затолкать в темный угол кухонной антресоли.
Но мне подфартило. Весной дядя Витя привез польский джинсовый комплект, и это был клеш от колена, который видно спереди, сбоку и сзади – не подкопаешься.
Сговорившись с одноклассником Борей, в гардеробе которого имелись джинсы от Карабашской швейной фабрики, мы явились на школьный субботник, гордо неся на себе предел человеческой моды. Борька даже умудрился дополнить джинсы модными махровыми носочками.
Ольгу Витальевну (классную руководительницу) чуть Кондратий не хватил, – крику было…
Нам попомнили все – прически и музыку, учебу и пропуски политинформаций, америку и погибших на фронте дедов.
Что удивительно, через какое-то время болезнь прошла и более не возвращалась, тем самым лишив меня на следующие сорок пять лет множества милых ежедневных треволнений, которые законным образом испытывает всякий нормальный человек с психологией.
Глава 4. «Яблочная юность»
На скамейке Подкорыт открыл яблочное. Накануне его отец, будучи крепко навеселе, подарил пять рублей.
– Не, он как пить дать не вспомнит, а вот мать, – объяснял Подкорыт, – мать, если недосчитается, с меня три шкуры спустит.
Поэтому, чтобы вместе со шкурой не содрали еще и деньги, мы в Галантерее, сначала купили цепочку за три рубля, а потом, уже в Гастрономе, «Яблочное» за рупь семнадцать и пачку «Опала» за тридцать пять коп.