К его, что ли чести, стоит сказать, что поэтов и писателей он не любил и начинал урок с того, что холодно и методично описывал их смерть. Четко. Мерно. С долей сарказма и цинизма к их жизни. Он словно выплескивал пучок яда, которым хотел нас заразить, после чего мы непременно должны были искать противоядие, которое находилось в том же авторе, в его строках, в его трагической судьбе. И вдруг Дмитрий Данилович на мгновение выдерживал театральную паузу, словно для того, чтобы удостовериться, услышали ли его. В те минуты мне казалось, что он улыбается, и так расчетливо, с такой ненавистью, будто ничего более не согревало, не утешало его педантичной натуры.
Многие ученики его откровенно презирали. Учителя относились надменно. Пытались ему что-то объяснить и втолковать. Как только человек отворачивался или закрывал за собой дверь, Дмитрий Данилович менялся в лице. Бирюзовый оттенок дополнялся темным слоем синего.
Правда, нашлись те, кто его, как оказалось, обожали и как будто пресмыкались перед ним. И мы, при всем нашем дружном коллективе, не могли им помешать ни бегать за ним, ни приходить после уроков к нему в кабинет на дополнительные занятия. Вне уроков он вел себя иначе, но все равно это не искупало его поведения во время занятий
И в пятницу Дмитрий Данилович предупредил нас, как всегда со свойственной ему безупречностью, что во вторник нас ждет диктант, после которого мы не будем прежними, мы изменимся окончательно.
2.
Он начал в привычно безупречной неторопливой манере, чеканя слова, как металлический станок, выбивающий искры. (В рекламе видела).