Он сначала дергается от моих невинных прикосновений, но потом,
когда до Глеба доходит, что я просто ухаживаю за ним, успокаивается
немного.
— Я бы и сам… справился. Спасибо, — но Вересов все-таки
предпочитает отодвинуться.
Неужели считает, что я могу его съесть или снасильничаю
ненароком? От подобных предположений становится смешно. Я даже
непроизвольно улыбаюсь и уже с гораздо большим удовольствием кладу
кусочек чизкейка в рот.
— Как знаешь, — проговариваю и встаю из-за стойки.
Беру тарелку в руки и кружку, несу все это до мойки, открываю
воду и начинаю петь: «Зачем мне солнце Монако…»
Я стою у мойки, пою (очень на любителя, не всегда попадая в
ноты) и пританцовываю. На часах пять утра, и вместо того чтобы уже
ползти спать, я с особым энтузиазмом испытываю нервы Глеба на
прочность.
За спиной я слышу звон бьющейся посуды, благоверный не
выдерживает утренней атмосферы и разбивает вдребезги свою любимую
чашку.
— Епрст, это же еще дядька дарил.
Тут становится обидно за Малышева — его несносный племяш
вспоминает о родственнике, только когда бьется привычная посуда. А
что такое чашка и человеческая жизнь в сравнении?
Для себя мысленно называю Глеба эгоистом, но не реагирую и
продолжаю заниматься своими делами.
— Эй, где у нас веник?
— У меня вообще-то имя имеется, — проговариваю с обидой. — И
веника у нас в доме нет.
— А чем осколки будешь убирать?
И главное — еще таким нахальным тоном.
— Я осколки убирать не буду, а ты спокойно справишься и щеткой.
Она, кстати, на том же месте, где ты ее и повесил.
— Я повесил? — совершенно обалдевшим голосом уточняет
Вересов.
— Ну не я же! — каждая моя реплика так и сквозит сарказмом. —
Зато где у твоих телок трусы, ты очень быстро разбираешься, — давлю
на больное и придерживаюсь заданного плана.
Когда Евгений Семенович озвучил мне свою идею, я очень сильно
засомневалась в возможности ее исполнения, но, как показала
практика, нет ничего невозможного. При наличии денег вопросы
подобного рода решаются очень оперативно, а вот с чем посложнее —
деньги не всегда справляются.
И тут я вспоминаю о маме, которая внезапно впала в летаргический
сон. Одним днем. Легла в ночь отдохнуть, а с утра уже не смогла
очнуться. Мне тогда едва семнадцать исполнилось. Я думала, что она
умерла, но врачи вынесли совсем другой вердикт. Правда, легче от
понимания того, что мама спит, мне не стало. Уже как два года спит.
И моя жизнь поделилась на «до» и «после».