Но сейчас время всесильных комментаторов еще не пришло, так что
максимум, что ей может грозить, это письма рассерженных зрителей.
Которых она, скорее всего не увидит, потому что они отправятся
прямиком в мусорную корзину редактора ТВ «Кинева».
Так что...
— Да, отлично все вышло, — сказал я, справившись со сводящим
горло приступом смеха. — Игорю Андреевичу должно понравиться.
При упоминании «ювелирного магната» лицо Кристины погрустнело.
Она отстранилась от Беса и села на диван рядом с Ириной.
— Когда у вас встреча запланирована, кстати, — спросил я.
— Завтра с утра, — Ирина сцепила пальцы в замок. — Ужасно
волнуюсь...
— Нужна моральная поддержка? — спросил я.
— Нет, — Ирина быстро покачала головой. — Я справлюсь. Должна
справиться! На встречу идем только мы со Стасом.
— А мне очень жалко, что все так быстро закончилось... —
вздохнула Кристина. — Это так здорово было...
— Не переживай, — усмехнулся я. — Если твоему Игореше понравится
результат, то роликов будет еще много. Тебе еще и надоест перед
камерой выпендриваться.
— Хорошо бы... — мечтательно вздохнула Кристина.
Ирина повернула лицо ко мне и изобразила всем своим видом
сарказм. Расшифровать ее мимику вообще не составляло труда. Типа,
«да-да, дорогая, мы с Игорем Андреевичем договоримся, но вот
тебе-то как раз твой „Игореша“ найдет замену моментально, как
только поймет, что ты трахаешься не только с ним».
— Давайте еще раз пересмотрим, — предложил Стас. — Поищем всякие
косяки, чтобы я знал, где что поправить надо?
Кристина вскочила, поискала глазами пульт, потом присела рядом с
видиком и нажала на перемотку вручную. Запустила ролик, и села на
пол рядом с Бельфегором. И мы снова уставились на экран.
До офисе Колямбы я добрался часам к шести вечера, как раз когда
остальные обитатели этого «казенного дома» уже расходились по
домам. Как по таймеру, право слово. Вот здание кажется тихим и
вымершим, а вот стрелки часов добираются до восемнадцати-ноль-ноль,
и словно по волшебству в дверях возникает пробка из людей, спешащих
на выход. И я как раз оказался идущим против этого потока. Пока
протолкался внутрь, два раза услышал, что «лучше бы парикмахерскую
нашел», «невоспитанная молодежь совсем обнаглела!» и «на завод
такого надо устроить, живо бы дурь из головы выбили!»
— И вам тоже хорошего вечера, — усмехнулся я, уворачиваясь от
очередного локтя спешащего домой гражданина. Вжался в проем между
дверями, пропуская людской поток мимо себя. Все-таки, чем реально
был хорош век двадцать первый, из которого я прибыл, так это
вежливостью. Как-то так медленно и незаметно, тихой сапой, но люди
в массе своей цивилизовались. Индивидуумы, конечно, всякие
попадались, но уже скорее как артефакты, а не как общее место.
Здесь в девяностых повсеместная грубость общения мне периодически
все-таки резала глаз и уши. Хмурые, озабоченные и замкнутые лица.
Может, дело в том, что там, в двадцать первом веке, я был солидный
здоровенный мужик, а здесь, в девяностых — патлатый дрищ в драной
джинсе, черт его знает... Впрочем, мозгом-то я понимал это вот
настроение масс. У них только что обрушилась страна, в которой они
родились и выросли, а будущее представляет собой один сплошной
вопросительный знак. От ломанувшихся в космос цен так даже у меня
голова кругом периодически шла. Я слышал про этот период, но когда
на твоих глазах это происходит... Ну, такое. Я смотрел на спешащих
мимо меня людей, и даже поймал себя на мысли, что мне хочется их
как-то подбодрить что ли. Сказать что-то доброе, чтобы они не
крысились вот так, никто ведь из них, в сущности, не виноват, что
так все происходит. Чтобы держались друг за друга и заботились, и
тогда пережить тяжелые времена будет легче.