С высоты птичьего полета, куда столь охотно поднимали читателей романисты прошлого века, чтобы обрисовать место действия, подполковник Вадим Бокай видел сейчас город и военный городок, почти сомкнувшиеся за годы существования аэродрома. Первые кубометры бетона в его основание были уложены еще до Второй мировой войны. С тех пор Охотничья Деревня разрослась, да и военный городок тоже, но это не мешало жить мирно. Черная кошка пробежала между ними совсем недавно.
Из ворот с красной звездой выехала знакомая Бокаю крытая машина. Начальник штаба высылал солдат для оцепления полигона: ехать долго, не то что лететь. По лабиринту кривых средневековых улиц навстречу грузовику катилась словно бы капелька серебристой ртути. У Вадима екнуло сердце от дурного предчувствия.
Нет. Обошлось. Благополучно разминулись на перекрестке советская военная машина и безумец в блестящей каске, оседлавший «самоликвидатор». Всегда бы так!
Приземлившись, Вадим сдернул перчатки, стянул шлемофон. В классе предполетной подготовки его ждали летчики, а летчиков на стоянках ждали вертолеты. Ярко сверкало остекление кабин. Чуть подрагивали лопасти винтов. Предупреждая о предстоящей работе с оружием, алели флажки, как вываленные из пасти языки гончих собак. Собак перед полем не кормят, но вертолеты – другое дело. Баки будут досыта залиты керосином, щедро наполнятся «эрэсами» круглые блоки, похожие на револьверные барабаны, не будут забыты и бомбы.
Чего уж теперь жалеть боеприпасы, когда войска Группы выводятся? Шагая мимо стоянок в класс предполетной подготовки, Бокай с мрачным удовлетворением отметил, что гроза, во всяком случае над полигоном, обеспечена. Молнии с неба ударят.
А небо было голубым. И теплый воздух струился над бетонкой, рисуя волшебные замки мечты.
О чем мечтала этим утром Ева Миллер? Точнее спросить: о ком? Ей было восемнадцать, и она еще неокончательно потеряла надежду встретить своего принца. Вчера смешной русский паренек обронил фразу, что женится на королеве…
Распахнув в сад створки окна, Ева сладко потянулась. Ночная рубашка снята и брошена на подоконник. В ложбинке между грудей поблескивал крестик капельного серебра.
Вторым вопросом на последнем экзамене в гимназии ей попался Ларошфуко, о котором Ева не знала ничего, кроме имени: Франсуа. Остальное о французе, жившем триста лет назад, укоризненным шепотом рассказал господин учитель. Еве запомнилась фраза: «Юность – это как бы опьянение…»