Писала Любаша своей подруге, которая
проживала в Иркутской области.
И
бинго! В письме она с горечью описывала, что её супруг, Скороход
Пётр Иванович, который работает вахтовым методом на буровой где-то
под Нефтеюганском, мало того, что завёл там вторую семью и прижил
двоих детей, так ещё, когда их мамашка чухнула в Америку, привёз
этих детей к себе домой и поставил Любашу перед фактом. Мол, они
будут теперь жить у нас. Любаша была сердобольной барышней, не в
детдом же их отдавать при живых-то родителях, поэтому стерпела. А
может, любила своего супруга, раз простила. Скороход детей-то
подкинул, а сам укатил обратно на Севера, деньгу зашибать. Но тут
оказалось, что детишки, настроенные то ли мамашкой, то ли отцом,
начали войну с Любой. Измывались над ней буквально во всём:
бойкотировали, ничего не помогали, но самое дурацкое в этой
ситуации было то, что деньги на содержание детей Скороход присылал
исправно, почтовыми переводами. Но присылал он их на имя Анжелики,
которая всё и забирала. А кормить их и всё остальное Любаше
предстояло за собственный счет.
Дальше шла обычная бабская трепотня, Любаша
перечисляла свои болячки, что устает, что тоскливо ей и в таком вот
духе ещё страницу почти.
Дочитав до места, где излияния обрываются, я
вздохнула. Что ж ты за человек такой, Любовь Васильевна Скороход?
Терпила или мать Тереза? Как же можно так со своей жизнью
поступать. И где ты теперь? Может, не выдержала всего этого и
ушла?
Но
как бы там ни было, теперь уже мне предстояло здесь жить и решать
проблемы, которых накопилось ой как много.
Не
успела я додумать мысль, как услышала на кухне звон посуды – хитрая
девица воспользовалась тем, что я в комнате и решила пообедать.
Вряд ли она мусор пошла выносить.
Я
пошла на кухню, где действительно сидела Анжелика и с аппетитом
уплетала борщ и оладушки.
–
А кто тебе разрешил мою еду жрать? – уперла руки в бедра
я.
Анжелика не удостоила меня ответом и
продолжила есть, при этом ещё и демонстративно
зачавкала.
–
У тебя хватает наглости не вынести мусор и сидеть жрать мою еду? –
повторила я.
Анжелика, глядя мне в глаза с усмешкой,
откусила оладушку.
Этим она меня выбесила
окончательно.
–
Значит так, хамка, – тихо сказала я, – жрешь, ладно, дожирай. Но
знай, это твой последний обед в этом доме. Я сейчас же иду в отдел
опеки и попечительства и напишу заявление на отказ от тебя и твоего
братца. Где он, кстати, до сих пор шляется?