Эрих освободил тесемки каски. Голове стало легче. Боже праведный, неужели, когда-нибудь эта затяжная война прекратится, наступит мирное время, он скинет темно-серую пропотевшую солдатскую робу, сбросит сапоги, помоется под настоящим горячим душем, проведет новеньким лезвием по щетинистым щекам, наденет цивильное платье? Эта сцена с голыми купающимися не выходила у него из головы. Ведь они отдыхают, им тоже надоела война.
Эх, дали бы ему хоть три-четыре денечка отпуска, смотался бы он в родной Франкфурт, поговорил бы с отцом, с матерью. Встретился бы с Луизой Блюм. Она писала ему, что собирается перебраться в столицу, будет петь в Берлине в офицерских казино. А не заехать ли ему в Дюссельдорф, где он выступал в городском театре в комедийной пьесе местного драматурга Фолькера Вагенхауза «Муж, жена и сосед»? Ее превратили в водевиль с музыкой, пением и танцами. Эриху выпала роль соседа-соблазнителя. Его напарницей по спектаклю оказалась местная красавица, жена драматурга Альмут. С ней он танцевал, кружился, амурничал… А после спектакля? А после спектакля они гуляли по набережной вдоль Рейна и целовались по-настоящему. В последнее время Эрих не получил ни одного письма ни от Блюмхен, ни от Альмут. Обе молчат. Что с ними?
Раздавшиеся сзади выстрелы заставили его броситься на землю. Он подполз под раскидистую елку. Вилли спрятался за дерево, но не выдержал, обернулся и пустил в ответ очередь, за ней вторую. Кто его просил, зачем обнаружил себя? Что теперь ждать? Прошло минуты три-четыре. Тишина. Эрих поднял голову. Вилли таращился на него, знаками показывая, не пальнуть ли еще? Эрих отрицательно покачал головой. И пополз к нему. Но тут левой ногой зацепил за какой-то провод. От ужаса застыл. Все тело пронзило словно электрическим разрядом. Мина?
Несколько мгновений лежал не шелохнувшись. Потом стал подтягивать левую ногу. Ему мешало что-то тяжелое. Он обернулся назад и под елкой заметил темный мешок. Что это? На мину никак не похоже. Вещевой мешок? Такие он видел у русских солдат. А если в нем мина? Он перевел дух. Так мины не ставят. Нога не освобождалась. Он потянул сильней и все понял: зацепил за телефонный провод, привязанный к мешку. Странно, кому взбрела в голову идея – привязать вещмешок к кабелю? А, будь что будет, развернувшись, левой рукой он вытянул блеклый вещмешок из-под елки. Тяжелый, как будто в него наложили железа. За ним тянулся телефонный кабель. Провод чужой, черной окраски, это не немецкий.