- Лекс, - каждый звук, вырывавшийся из горла, заставлял испытывать жгучую боль.
Парень тихо застонал, но не проснулся. Снова позвала его, а потом встряхнула. Он распахнул глаза и схватился на голову. Застонал и несколько секунд лежал, не двигаясь. Медленно открыл глаза, не убирая рук от головы.
- Что случилось? – сиплым голосом спросил он.
- Земля холодная. Ты заболел. Испугалась, что замерзнёшь и не проснёшься. Может, пойдём? – неуверенно предложила. – Вроде никого там нет, - мотнула головой в сторону леса.
- Опасно, - поморщился Лекс.
С трудом поднявшись, сел и несколько секунд держался за голову. Я его очень понимала.
- Сейчас немного нагрею воздух, - несколько раз глубоко вздохнул и положил руки на колени ладонями вверх.
- Подожди. Скажи, что надо делать, я помогу. Ты совсем обессилел.
- Нет, - мотнул головой, - не хватало ещё тебе обжечься о собственный огонь.
Над его руками воздух задрожал. Я села рядом, чувствуя, как лицо ласкает тёплый воздух. Была безумно благодарна Лексу, что даже в такой практически безвыходной ситуации, когда силы были на исходе, он оставался разумным. И даже во власти болезни не потерял трезвость ума.
Но через несколько минут усомнилась в своих выводах. Лекс начал расстёгивать пальто. Его руки дрожали и пуговицы поддавались с трудом, но он упорно вытаскивал из прорези одну пуговицу за другой. Не успела понять, что он собирается делать, как прозвучало самое абсурдное предложение, которое мой воспалённый мозг никак не хотел воспринимать.
- Иди ко мне, - потянул меня за руку на себя.
- Ты бредишь что ли? – закашлялась, пытаясь сопротивляться.
- Не глупи, - его голос из-за болезни изменился до неузнаваемости. – Тебе не стоит сидеть на холодной земле. К тому же, если ты расстегнёшь свою шубу и прижмёшься ко мне, то нам будет теплее. Обоим.
Во мне боролись разум и мнительность. Голова под воздействием болезни работала плохо. Но разум отчаянно кричал, что предложение Лекса очень правильное и логичное. Мы оба замёрзли и могли хотя бы попытаться согреться в тепле друг друга. Но я не хотела быть с ним настолько близко. Боялась, что Доминик, узнав об этом, разочаруется во мне. Боялась, что он не сможет принять этого. Казалось, что такое поведение будет восприниматься не как попытка выжить, а как предательство. Но в этой борьбе победил разум и инстинкт самосохранения. Никакого Доминика не будет, если мы не выберемся из этой западни. Лучше быть живой, чем вовсе сгинуть.