Я взял ее в свои объятия и прижал к себе.
—
Прости меня, — я шепнул я ей на ухо. — Что бы тогда ни было, это в
прошлом.
—
Это из-за Димы? Ты говоришь так из-за Димы? — Ее голос слегка дрожал.
—
И из-за него тоже.
Больше я ее не видел. До этого дня, до дня свадьбы. Я знал,
что она беременна. Дима рассказал мне за месяц до этой поспешной свадьбы, что
Юля осталась в городе после встречи выпускников, что они наладили отношения.
Затем она сказала ему, что он станет отцом. Я не стал рассказывать брату о
нашей встрече с Юлей, о том, как мы пили кофе с пончиками и признавались в
прошлом. Я не рассказал ему об этом тогда, я тем более не стану упоминать это
теперь, когда Юля породнится с нашей семьей. Я дистанцировался от брата и от
его невесты. Я думал, что так правильно. Если они звали меня к себе на ужин, я
находил повод не прийти, а если и навещал их, я старался не оставаться наедине
с Юлей.
Это была зимняя свадьба. Дима предлагал Юле подождать до
весны, но она не хотела идти под венец с заметным животом. Она искусно
организовала свадьбу на базе отдыха с большим деревянным домом в стиле
французского шале. Внутри двухэтажного особняка цвело лето в виде живых цветов,
и роились гости как пчелы среди банкетных столов, а за панорамными окнами
медленно падал снег.
Естественно, я был свидетелем со стороны жениха. Из
близких, кто присутствовал на свадьбе, было много родных Юли и ни одного
родного со стороны семьи Дементьевых кроме меня. Наш отец давно разошелся с
матерью и переехал жить в Португалию. Дима сказал с плоской улыбкой на губах,
что отец поздравил его по телефону. Наша мама в этот час, когда Дима пожимал
руку отцу Юли и целовал в щеку ее бабушку, сидела в своем доме в паре
километров отсюда.
Наша мама замкнулась в себе после гибели нашей младшей
сестры Ани. В шесть лет она утонула в бассейне на базе отдыха. Мне тогда было
одиннадцать, а Диме четырнадцать. До того дня мы каждый июль проводили в
Волгограде у нашего дяди. После того дня мы ни разу там не появлялись. Мама
никогда не говорила о том июльском дне, но я, и Дима, и папа, мы все
чувствовали груз вины. Груз вины, что мы наложили на себя, и груз вины, в
которую мама погрузилась сама. Она отказывалась говорить об этом с семьей, с
психологом. Наш отец не выдержал и ушел или сбежал в Португалию. Я не могу
винить его в этом. Затем съехал Дима, и настала моя очередь.