А доказательств у нас не было…
Непонятно как дело бы пошло. Зато имя Лизы прогремело бы на весь универ. А так хоть моё. Никто толком не понял, что произошло. Но все только и болтают о том, как я препода избил и что тот теперь тут не работает. То есть, нормально в целом обернулось.
— И пока вы бы там вяло и неумело разбирались, пытаясь свернуть тему, этот хрен продолжал бы лезть к моей сестре и шантажировать её, — констатирую без особых эмоций.
Артём Владимирович снова тренирует об меня суровый взгляд. Снова безуспешно, хотя я снисходительно отвожу глаза.
— Следи за языком, ты не в своей быдло-компании, — холодно осаживает он.
И на самом деле ведь прав — надо бы мне посдержаннее слова подбирать. Вслед за тем преподом по справедливости можно было и меня вышвырнуть. Всё-таки психанул и набил ему рожу прямо в кабинете, надо было подстеречь вне универа. Впрочем, на тот момент мне было не до трезвых решений.
— Давайте ближе к делу, — примирительно предлагаю. — Что там с отчислением?
Артём Владимирович некоторое время молчит, глядя на меня очень внимательно.
— Займись университетом, вот что, — выносит вердикт на этот раз тоном, не терпящим возражений. — Не только отметками, с которыми, признаю, полный порядок. В ближайший месяц я хочу видеть тебя активистом во всей нашей внеучебной деятельности. Драмкружок, спортивные секции, приёмная комиссия и амбассадорство нашего университета, студсовет, волонтёрство.
Аж подвисаю слегка. Офигеть у нас внеучебной деятельности, оказывается.
Ректор не выглядит так, будто шутит. Смотрит мне прямо в глаза, обозначает твёрдость своих требований. И блять… Диплом этот мне нужен. Уверен, Артём Владимирович об этом знает.
— Прям во всех? — всё-таки уточняю скептически. — Я разорвусь. У меня ещё работа помимо учёбы.
Пустяковая довольно-таки — набиваю татухи. Но времени требует, да и по факту нужна перебиться, пока диплом получаю.
— Это уже мало кого волнует, — ректор непреклонен. Не стоило всё-таки критиковать его «неумелые и вялые» попытки навести порядок. — Меня не поймут, если я оставлю тебя учиться без того, чтобы реабилитировать в глазах общественности, — всё-таки поясняет со вздохом.
Ну понятно. Опять эта мягкотелость проявляется — тяжело людям в глаза смотреть, когда не всем угодил. Это в кабинете тет-а-тет можно сверлить взглядом провинившихся, как бы отыгрывая характер.