— Ты подумай, дружок. Потерпишь, не баба.
— Говорю же — нет. И точка.
— Ох ты смелый какой. Я к нему с добром, от всего сердца, можно
сказать. А он принципиальный. Точка у него. Не подумал, что эту
точку могут тебе поставить? Между глаз, к примеру.
— Я завязал. Это мой окончательный ответ.
— Смотри. Я к тебе с добром, а ты мне жопой…
Тралов хотел еще что-то добавить, но напоролся на злой, полный
ненависти, взгляд Андрея.
— Тебе жить. Учти, народ таких, как ты, не любит. Пришибут еще.
А защитить некому.
Насупившись, Андрей молчал.
— Понятно всё с тобой.
Участковый водрузил фуражку обратно на голову и встал.
— Бывай, принципиальный.
В ЧиКа он всё же поехал. Дождался, пока злость уляжется, выкурил
подряд несколько сигарет и поехал. На этот раз очереди не было.
Только с новых плакатов скалились карикатурные лица, убеждающие
“держать режим инъекций”. Стучать Андрей не стал.
Кабинет изменился. Зеркала исчезли, вместо массивного
деревянного стола теперь стоял хромированный, больше похожий на
хирургический. А вместо знакомой тётки, сидел хмурый незнакомый
мужчина
— Заходите, — хозяин коротко кивнул и указал на стул, — Эринию
предъявите.
Андрей протянул руку с браслетом. Стальная бляха на нем пустила
веселый солнечный зайчик — я здесь, на страже, никуда психот не
денется. Пискнул сканер, считав с эринии идентификатор.
— Значит, Андрей Николаевич...
Комиссар отвернулся к компьютеру. Несколько минут щелкал
клавишами, сосредоточенно глядя в экран.
— Я ваш новый комиссар Павел Грядышев. Что же вы, Андрей
Николаевич, нарушаете режим социализации?
— Ничего я не нарушаю, — Андрей сложил руки на груди, закрываясь
от обвинений.
— Ну как же. Почему на работу до сих пор не
устроились?
— Не берут. На учет на биржу труда я встал.
— Плохо, Андрей Николаевич, очень плохо. Это характеризует вас
не с лучшей стороны. Даю вам две недели на решение вопроса. Не
справитесь — вынесем на комиссию. Поверьте, приятного для вас там
будет мало.
В ответ Андрей только молча кивнул. Что тут можно сказать?
— Перейдем к инъекции. Рукав закатайте, пожалуйста.
Пока комиссар доставал пистолет для укола, Андрей буравил его
злым взглядом. Лицо Грядышева казалось смутно знакомым. Где-то он
его видел. Давно, еще до ЛИМБа. И не просто в толпе, а рядом. Но
память юлила, отказывалась вспоминать.