Мы проговорили до глубокой ночи, пока Агнес не провалилась в сон. А я нет.
Очевидно, мы не только разделили кровать. Но и сон оказался один на двоих. И
достался он не мне.
Я пересчитала баранов, затем в обратной последовательности числа от тысячи к
единице. Но все без толку. От нечего делать я начала крутить свое колечко,
поглаживать его, раз уж другого собеседника не было.
И вдруг яркой вспышкой ворвался в мой мозг кусок прошлого….
Первое слово, бегущей огненной строкой пронесшееся в голове - «Невезучая».
Так я себя хотела назвать каждый раз, когда кто-нибудь спрашивал, как меня
зовут. Мое имя – плод фанатичной маминой любви… к Владимиру Кузьмину. Кто б мог
подумать, чтоб строгая, буквально застегнутая на все пуговицы дама, в очках и с
гулькой на голове, делопроизводитель в городской больнице, может, как девчонка,
быть влюблена в певца и музыканта. Ее мама и, соответственно, моя бабушка ей
внушила, что замуж с ее замкнутостью и откровенно не выдающейся внешностью
никто не возьмет. Вот она и перенесла желание любить на харизматичного и
недоступного мужчину, олицетворявшем для нее образ романтического героя. Это
там, где есть любовь, но они не могут быть вместе.
Она бы так и состарилась с клеймом старой девы, если бы случайно не
оказалась в Москве на курсах повышения. Вторая случайность – она встретила
моего папеньку. Чистокровного англичанина, приехавшего по коммерческим делам.
Он бы на маму и не обратил внимания, но она так пялилась на него, что у
иностранного гостя столицы не было шансов избежать знакомства. Бедный Патрик
решил, что дело в его неотразимом обаянии и шикарной улыбке, но нет. Он просто
был похож на Кузьмина. Отдаленно. Главное – у него были почти такие же, как у
кумира, пепельные кудри.
Мама знала английский на уровне пятерки по английскому в школе, а Патрику
нравилось все в России. И отсутствие медведей с балалайками на улицах, и женщин
в ушанках и телогрейках, и наличие нежных и скромных дев, способных смотреть
восхищенными глазами.
Курсы закончились. И на память о них осталась я. Нежеланное последствие, за
которое бабушка очень сильно гневалась, грозя выгнать маму из дому с приплодом.
И чтобы как-то примириться с моим существованием, мама назвала меня Симоной,
как лирическую героиню любимой песни. Занавес.