«Все просто, – подумал я. – Этот стимул – любовь. И не надо так грубо. Всё произойдёт по взаимному согласию».
Но сказал при этом совсем иное:
– Да, задал ты мне задачку… Это ведь все равно, что отыскать философский камень. Надо пораскинуть мозгами.
– Пораскинь, пораскинь, Скарабей… Нарой свой камень, удиви Веню. Хотя, боюсь, всю мудрость веков мы с Марсиком осилили экстерном в экзист-школе: самая великая культурная ценность – это натура… Это осмелился провозгласить великий маркиз де Сад, и это не детсад. Это целый огород. Ха-ха! Но ты попробуй. А вдруг? Великие, но недостижимые, цели иногда рождают великие реальные результаты – хотя и совсем не те, на которые рассчитывали. Ищи Индию – авось, Америку откроешь.
– Нет, Веня, не Америку, а как минимум иную галактику. Где яблоки падают не вниз…
– А вверх!
– Нет, Веня, не вверх, а …
– В сторону!
– Нет, Веня, не в сторону; там яблоки падают вообще не по земной логике; они могут «падать» в себя, например…
На сей раз Веня не пытался опередить меня.
У меня отлегло от сердца: кажется, в этот раз я справился со своей задачей.
Странно: следующий логический ход – «если я, Платон, достигну результата, то не поздоровится ведь именно тебе, Барон, ибо твоя великолепно оборудованная жизнь пойдет под хвост Марсику» – почему-то не пришел в голову Вене. А я даже был уверен, что и не придет. Потому что он был уверен в том, что я неправ (вот он, решающий довод натуры: верра!) – но ему льстило, что он на честном турнире в чистом поле одолеет умного, напичканного философской культурой мужика. А потом с чистой совестью, «по-культурному», так сказать, – свинца ему (мне, вот что печально) в глотку. За это он готов был выложить деньги. В сущности, ради своего удовольствия.
Материальным же доказательством моей теории могла стать только моя прожитая жизнь. Как иначе можно было обнаружить и показать в действии культурный стимул? Но именно Веня и не должен был ничего знать об этом: он ведь был уверен, что все дело в теории, в умных разговорах. И теории он не боялся. А вот жизни, где он чувствовал себя королем Людоедовиком, отчего-то побаивался…
Барон заговорил уже не так пылко, но все же с огоньком.
– Мы с Мишкой-полковником любим баб, но по-разному: он любит их, словно медведь кусок мяса, он, сопящая фабрика сексуальных грез и фантазий, воспринимает женщин как нагромождение пухлых форм, в центре которых законспирирована полая кишка, счастливо предназначенная для закачивания в нее спермы. В моем же представлении эти таинственные кожаные чулки, то бишь, сладкие недра, притаившиеся в жопе или в промежности, являются способом отрицания Толстого и Достоевского. И тебя, Плиний, только без обид. М…да – это символ сверхкультуры и одновременно ее пароль. Я их е…у – и получаю колоссальное культурное удовлетворение. К мандатым почтения нету! Мое почтение, Владимир Владимирович. Бабы лишены самосознания: это бабочки с пи…ой, которые летят на свечу моего х…я.