– Она жива?
– Сознание потеряла, бедняжка.
Хочу вздохнуть с облегчением, но не выходит. Что-то сдавливает грудь, мешая дышать нормально.
Пока медперсонал колдует над Софией, я судорожно прокручиваю в башке случившееся. Кто-то пытался убрать Софию.
Сначала самого Никитина, потом его дочку. Зачем? В чём провинилась девчонка?
Меня оставили в живых. Припугнули, спалив дом, но меня самого не тронули. А вот за Никитиных взялись плотно. Мужик, которому я свернул шею, хотел убить именно её, не меня.
Как он узнал, что мы будем в больнице? Либо за мной идёт слежка, либо среди моих людей есть предатель.
В этом всём предстояло ещё разобраться, а пока я думал только об одном: пусть с Софией будет всё хорошо, пусть она очнётся. Она нужна мне. Нужна живой.
Софии перевязали рану и привели её в чувство. Она открыла глаза, испуганно озираясь по сторонам, вот тогда я и смог вдохнуть полной грудью.
– Всё в порядке, София! – метнулся я к ней и снова взял на руки. – Я здесь. Я рядом.
Она ничего не ответила, уткнулась носом в мою кофту и едва слышно всхлипнула.
– Спасибо! – бросил я врачу и вынес девушку в коридор.
– Всё в порядке, Данияр Сулейманович? – спросил Гриша. – Я вызвал Булата. Он уже едет.
– Пусть обыщет каждый сантиметр! Пусть выяснит, кто посмел! – отдавал приказы по пути к машине.
– Хорошо, босс!
Софию снова всю трясло, когда я усаживал её на сиденье. Пришлось снять с себя кофту и накинуть на неё, чтобы согреть.
– Он хотел меня убить? – проскулила сквозь слёзы.
– Похоже на то.
– Что вам всем от меня надо? Зачем ты меня спас?
Затем, что только я имею право тебя убить, глупое создание, – пронеслось в моей голове. Не спасал я её, просто оказался в нужное время в нужном месте – чистой воды совпадение.
– Успокойся, бәбкәм, мой человек во всём разберётся, – пообещал я, сказав вслух совершенно другое.
– Я больше так не могу! Не могу!
– Тише, тише... – мне пришлось обнять её. София даже не сопротивлялась, видимо, у неё действительно закончились силы. – Всё хорошо, София, всё хорошо...
Я напряг мозг, пытаясь припомнить хоть какие-то добрые слова, но у меня ни черта не выходило. А когда вспомнил, язык не повернулся сказать их Софии в утешение. Они застряли у меня в горле, сжали его тисками, мешая говорить.
Было время, когда я мог говорить женщине приятные и ласковые слова, но оно безвозвратно ушло.