- Рад тебя видеть, Гарри, - явно довольный его появлением Дадли
вскочил со стула, схватив его руку, - Садись за стол - мама уже
приготовила ужин. Ты сам вообще как? А то знаешь, у тебя такой вид,
будто ты вылез из многолетнего запоя.
- Да нет, я уже почти две недели не пью.
Замявшийся Дадли потупил взгляд и сел обратно на стул.
Словно желая прервать неудобный момент, вошла Петунья, неся
подносы с жареной, со сливками, картошкой, цыплëнком табака и
густым чесночным соусом.
- Оу, пока не забыл, - Гарри достал из кармана старый, но хорошо
сохранившийся, сделанный из коричневой мятой, словно жатка,
аккуратно прошитой крепкой ниткой кожи портмоне с двумя отсеками,
закрывающимися гравированными клëпками, - Это мой подарок на твой
прошедший День Рождения. Он передавался в семье моего крестного из
поколения в поколения, как подарок брату от брата, вот я и решил, -
парень замялся, - ты вроде признал меня два года назад, вот я
и...
- Спасибо, - Дадли снова встал, растрогавшись, и обнял Гарри, -
это замечательный подарок, Брат.
Потом они все ели, расхваливая золотистое, с жирной вкусной
корочкой, куриное мясо. Слова были не нужны - мальчик со шрамом
впервые в жизни органично встраивался в семью Дурслей.
- Кхм, маль.. Гарри, - заговорил старший Дурсль, - не думал, что
когда либо скажу это, но я рад, что ты навестил нас сегодня.
Однако, мне кажется, ты пришëл не просто так.
- Ты прав, дядя, - Гарри сделал глоток из кружки с чаем, - я
хотел спросить совета у вас, как у нормальных людей, да и, что уж
тут, как у последней живой семьи.
- Ты уже сделал больше, чем моя сестра когда либо, - Петуния
грустно улыбнулась, - так что говори.
До середины ночи Гарри рассказывал: о злом маге, чьë имя нельзя
называть, о цербере и учителе с двумя лицами, о мече и василиске, о
дементорах и их узнике, о Турнире и ритуале на кладбище, о
пророчестве и битве в Министерстве, о Малфое и смерти Дамблдора, о
партизанской войне, охоте на крестражи, битве за Хогвартс, его
собственной смерти и убийстве давнего врага.
- Я, я не знаю, - сломанный жизнью человек рыдал на кухонном
столе, захлебываясь в собственных слезах, - я не знаю, как мне жить
дальше. Все вокруг меня умирают, а я сам умею лишь убивать. Я, чëрт
возьми, сжëг человека заживо в одиннадцать. Я ничего больше не
умею, кроме как убегать и драться. Что мне делать?! - наконец
закричал он, обращаясь к небу и, окончательно утратив способности к
речи, рухнул.