- Честно говоря, я даже не понимаю, в чëм проблема.
Питер задумчиво потряхивал кружкой.
- Скажи мне, кто ты? — Гарри вздрогнул, шокированно глядя на
собеседника, — Твоë поведение настолько отличается от обычного, что
это было сложно не заметить.
- Я… — не зная как реагировать, парень решил, что честность —
лучшая тактика, — Я Гарри Поттер.
- Хорошо. Для начала неплохо, — Питер снова отхлебнул из
стакана.
- И что, это всë? Ты просто так мне поверишь?
- Да. Знаешь, люди любят все усложнять, что мне никогда не
нравилось. Твоя речь, твоя уверенность, взгляды, что ты бросал на
родителей — твои глаза говорят мне, что человек, сидящий напротив,
говорит правду.
Они продолжали наслаждаться своими напитками.
- Послушай, — вновь заговорил Питер, — я пока не понимаю, как
мне поступить, но… как твой самотитулованный дядя я просто обязан
что-то решить. Пожалуй, расскажу тебе одну историю, — он встал,
подойдя к окну, и остался стоять, окутанный ночной дымкой и лунным
сиянием.
До сих пор помню всë совершенно отчëтливо. Это был канун нового,
тысяча девятьсот семьдесят восьмого года, когда я учился на седьмом
курсе, поэтому смог запечатлеть в своей памяти те ужас и панику
людей, узнавших о захвате Рейхстага — даже преподаватели не
находили себе места, что уж говорить об учениках. Казалось, что
хуже быть не может, но когда Конфедерация официально объявила войну
Гриндевальду… Все словно с ума посходили.
Я тогда был пухлым, прыщавым, глупым и закомплексованным
подростком, что в страхе сжимался от любого шороха, так что
пришедшие с материка новости очень больно ударили меня в самое
сердце. Я был слабым человеком, а слабыми людьми очень легко
манипулировать.
Меня завербовали шпионом те люди, что нынче составляют костяк
«Детей Морганы» — конечно, через своих юных родственников, что
учились в Хогвартсе. Я, трясясь от ужаса, следовал каждому их
слову, каждому указанию. Честно говоря, из-за моей никчëмности
оборвалась далеко не одна жизнь.
Апогеем ситуации стало покушение на моих собственных друзей,
которое я сам и организовал. К счастью, всë обошлось.
Несколько дней меня терзало чувство жгучей вины, которое ничем
нельзя было заглушить, и лишь тогда я сделал, наверное, самый
важный в своей жизни выбор. Стиснув зубы, проклиная самого себя,
Питер Петтигрю явился в Аврорат с повинной.