– Ты чего-нибудь понял? – это он уже ко мне обращается.
– Ага, это и есть немецкие диверсанты. Слушай, сержант, я тебе пару вопросов задам, только ты меня за дурака не принимай, ладно?
– Ну? – уставился на меня командир.
– Какой сейчас год? Да и месяц не помню, – я сделал самое наивное выражение лица, хотя рассмотреть в темноте все равно трудновато.
– Видать, тебя и правда всерьез приложило. А мне ротный говорил, что ты какой-то дурной… Что, правда ничего не помнишь?
– Угу, – промычал я в ответ, отведя взгляд.
– Тебя утром контузило, мина рядом рванула. Ты же полдня провалялся в окопе, орал так, что пришлось тряпку в рот пихать, чтобы замолчал.
– Ни фига не помню, – растерянно проговорил я.
– Июнь на дворе, двадцать седьмое. – Ну-ну, сержант, продолжай. Я мысленно подгонял замолчавшего было командира.
– Что, и год не помнишь?
– Блин, сержант, да ни хрена я не помню, что ты заладил-то! – вскипел я.
– Так сорок первый, – как-то удивленно произнес сержант.
– Охренеть, дорогая редакция! – вырвалось у меня. Сорок первый, лето, да-а-а… Вот это помечтал в прошлое попасть! И что теперь?
– Так ты с пулеметом закончил? – прервал мой ступор командир.
– Да, и с минометом, похоже, разобрался. Только не пробовал.
– Молодец, – повеселел командир, – ничего, с утра постреляем.
– Так чего, отходить не будем? – удивился я решимости сержанта.
– Да пошли они на хрен, еще посмотрим, что там за старлей придет.
– Уже пришёл, что тут происходит? Представьтесь! – раздался чужой голос за спиной сержанта.
– Сержант Черный.
– Красноармеец Зверев, – я тоже решил представиться.
– Старший лейтенант Марченко, почему до сих пор не собираете людей?
– А куда, товарищ старший лейтенант, в тыл?
– Вам было приказано собрать людей…
– Так, может, прямо к немцам? Вот они рады-то будут! – брякнул я. – Русские наступали-наступали, а потом взяли и ушли, потеряв кучу народа…
– Молчать, вас вообще за такие разговоры нужно под трибунал отдать!
– Вы сначала, товарищ старший лейтенант, документы покажите, а то командуете здесь, а вас тут и не знает никто, – вмешался сержант и встал так, чтобы я сам хорошо видел пришедшего.
– Сержант, вы забываетесь…
Мне надоел этот треп, и я поступил так, как подсказывало мне тогда сердце. Рядом с нами никого больше не было, так что никто и не увидит. Выбросив вперед ногу, черт, тело досталось совсем дубовое, аж между ног заныло, я вбил подошву сапога в живот старлею. Сержант не остался стоять столбом, а набросился сверху на сложившегося пополам незнакомца. Через мгновение тот уже лежал на земле, придавленный мощным сержантом, а я, достав документы из кармана старлея, принялся их изучать, освещая его же фонариком, немецким, кстати.