В руках Салли тащила корзины. Я
пытался их взять, но девочка не отдала.
– Это моя работа! – сказала
твердо.
…Рынок размещался за городскими
воротами, но не теми, в которые я въезжал. На небольшой площади
рядами стояли возы, тачки, между ними бродили люди и слышались
голоса продавцов. Салли решительно направилась к возку, где
испуская призывный аромат, лежал на холсте хлеб.
– Свежий, с пылу, с жару! – возвещал
мужчина в холщовом колпаке. – Тает во рту! Пенни за фунт! –
добавил, заметив нас.
– Берем ковригу за три пенни! –
сказала Салли, ткнув пальцем в один из хлебов.
– Побойся Спасителя, девочка! –
воскликнул продавец. – В ней пять фунтов! Четыре пенни – последняя
цена.
– Хлеб треснул, – заметила Салли. –
Жар в печи был большим. Это значит, что корка толстая. Коврига
зачерствеет, тогда и половины не выручите. Три полновесных
гроу!
Продавец почесал колпак.
– Где вы взяли это чудище, мастер? –
спросил меня. – С ней невозможно спорить! Ладно, бери за три,
только никому не рассказывай! Будут смеяться, что уступил
девочке.
Я заплатил. Салли ловко перебросила
хлеб корзинку.
– Он хороший! – сказала, когда мы
отошли. – Это ковриги мастера Кейла, лучшего пекаря Иорвика. У
возка его слуга. Он недавно в Иорвике и в хлебе не разбирается.
Иначе б знал, что треснувшая корка – добрый знак. В муку ничего не
подмешивали.
Я вытащил нож и отхватил горбушку.
Откусил. М-м-м! Теплый, ржаной хлеб из крупномолотой муки буквально
таял во рту. Я не заметил, как все сжевал все, и немедленно отрезал
еще.
– Возьми! – протянул хлеб Салли.
– Я завтракала, мастер! – отказалась
девочка. Она опустила взгляд и сглотнула.
– Хочу, чтоб ты попробовала. Кажется,
хлеб кислит.
Салли схватила краюху и сжевала ее в
миг.
– Хороший хлеб! – сказала, отряхнув
со рта крошки. – Ничуть не кислый.
– Показалось! – сказал я. – Где тут
молоко?
Искомое нашлось рядом. Я заплатил
пенни, и мы выпили кувшин на двоих. В этот раз Салли не возражала.
Я объяснил, что один не осилю, а кувшин требуется вернуть. Не
пропадать же добру? Салли согласилась. Мы пожевали хлеба, запили
его молоком, поочередно отхлебывая из кувшина, и я решил, что жизнь
хороша. Похоже, Салли не возражала. Мы двинулись вдоль рядов,
разглядывая и прицениваясь. Цены не вдохновляли. За фунт мяса с
костями просили три пенни, за мякоть – все пять. Какие-то
сморщенные овощи прошлогоднего урожая стоили пенни за фунт, и
торговки не уступали. Относительно дешево ценились мука и яйца. Как
объяснила Салли, прошлый год выдался урожайным, поэтому муки много.
Что до яиц, то летом куры сами находят корм и хорошо несутся.
Подумав, я купил пшеничной муки и два десятка яиц, заплатив за все
пять гроу.