Пассажир флегматично рылся в карманах, поглядывая на путешественника.
– А вы не уехали на поезде? – чуть смутившись, спросил путешественник.
– Напротив. Я только что прибыл в Груембьерр и уезжать в ближайшее время не собираюсь, – веско ответил тот.
– Не желаете тоже что-нибудь приобрести из редких артефактов? – чуть поколебавшись, предложил путешественник.
– Не думаю, – покачал головой пассажир. – Впрочем, если я и захочу приобрести глиняную кошечку из… кажется, Музи-Дузи…
– Бузи-Пузи, – с апломбом поправил пассажира друг Уильяма Кернса.
– Да-да, именно. Так вот, если я захочу приобрести такую, я прогуляюсь до симпатичной деревушки Дремер, которая находится в миле от Груембьерра. Кажется, подобные кошечки исстари продаются у них в сувенирной лавочке около церкви по… м-м… поправьте меня, если я ошибаюсь, по пятьдесят ниоклей.
– Вы ошибаетесь, милейший! – грубо возразил путешественник.
– Что ж. Возможно, возможно…
Пассажир указал рукой подошедшему носильщику на груду багажа, и тот принялся укладывать его на тележку, тяжелыми вздохами жалуясь вселенной на непосильный труд.
– Кажется, сейчас в Груембьерре как раз начался месяц блошиного рынка, – не обращаясь ни к кому конкретно, изрек пассажир.
– А собственно, с кем имею честь?.. – вспылил путешественник.
– Странно, что вы не узнали меня, мой дорогой друг, – мягко заметил пассажир. – Но впрочем…
Он достал из кармана визитницу и протянул одну карточку путешественнику. Затем приподнял шляпу в знак прощания и неторопливо последовал за носильщиком, который вез его чемоданы, издавая картинные стоны от чрезмерных усилий.
– «Уильям Кернс. Путешественник и этнограф», – прочитал на карточке клетчатый продавец и вздрогнул от неожиданности.
Тут ему показалось, что вдалеке мелькнул мундир полицейского, поэтому клетчатый торопливо подхватил узелок и, спрыгнув с платформы, вскоре затерялся среди зарослей, обрамляющих груембьеррский вокзал.
ГЛАВА 7, в которой страдает графский садовник
Лужайка перед графским особняком зеленела первой травкой. Нежная поросль прислушивалась к шарканью, топоту и голосам, далеко разносившимся в свежем весеннем воздухе, и робко колыхалась рябью недоброго предчувствия. Садовник, обреченно обозревающий свою вотчину, морщился не от предчувствия, а от уверенности в том, что ему недолго осталось радоваться яркости зелени и сплошности всходов на газоне.