Слушали, затаив дыхание. Даже Венька Копылов, самый интеллектуальный в бараке зек, год назад снявший по интернету с чужих счетов полмиллиона долларов, слушал рассказчика, раскрыв рот. Внимать же было чему, но Позументов плел слова негромко и неспешно, и потому приходилось все время быть настороже, чтобы не пропустить захватывающие подробности очередной истории.
Особенно всех заинтриговал рассказ о похищении из Лувра «Моны Лизы». В общем-то глупая история… Еще за год до кражи века директор музея Теофиль Омоль тридцать три раза подряд поклялся на Библии, что, дескать, покушение на эту картину никогда, ни при какой погоде не состоится и легче, мол, ворам снять с собора Парижской Богоматери все шпили и розетки или утащить Эйфелеву башню, нежели кому-то удастся умыкнуть Джоконду…
Здесь Казимир Карлович сделал долгую паузу, в течение которой успел серебряной гильотинкой откусить от сигары ее конический кончик, прикурить от золотой с роскошной инкрустацией зажигалки и дважды затянуться.
В бараке, пропахшем потом, нестиранными портянками, повеяло сигарным духом.
Между тем, к зекам присоединился еще один слушатель – дежурный по отряду старлей Ивашкин. На лице его появилось не свойственное ему выражение почти детского любопытства, смешанное с навечно застывшей на нем подозрительностью.
– Так что же, в конце концов, эту гребаную Мону спиз… то есть я хотел сказать, увёл, или тут какой-то другой расклад? – заинтересовался любознательный старлей.
Маэстро, не обратив внимания на нетерпение Ивашкина, продолжил рассказ.
– Все произошло вопреки самоуверенным заверениям Теофиля. «Мону Лизу» совершенно наглым образом украл из музея обыкновенный маляр по имени Перруджио. Взял, прохвост, сапожничий резак, одним махом прошелся по периметру полотна и, обмотав им свое грешное итальянское тулово, надел поверх холста заляпанный краской халат и преспокойно вышел из Лувра. – Позументов снова умолк, заполняя паузу ароматной затяжкой. – Два года полиция Франции, сбившись с ног, носились по стране, вынюхивая и выведывая следы «Моны Лизы». Но случилось так, что первыми напали на ее след не французские ищейки, а их соседи – итальянцы. И в 1913 году Перруджио сцапали. Два года этот недоумок прятал «Мадонну» в своей грязной конуре под кроватью. Однако, когда его брали, он заявил, что картину вовсе не спер, а, исполняя патриотический долг, вернул ее законному хозяину, то есть итальянскому народу. Так сказать, в виде компенсации за мародерства Наполеона.