21 февраля 46.
Вчера, вернувшись с работы, я была ошеломлена известиями о том, как вела себя Саша: она мешала Шуре работать, проткнула карандашом лимон, облила супом телефон (все нарочно), кидала мяч на стол и в зеркало, стучала чем ни попадя по Милиной чернильнице и т. д.
– Я тебя не люблю, – сказала я.
Она покорно удалилась.
– Саша! – крикнула я некоторое время спустя, собравшись укладывать ее спать. Она мигом примчалась:
– Ты меня уже любишь?
22 февраля 46.
Саша сказала только что:
– Мама, если мне позвонят, скажи: «Сашенька устала, она прилегла, позвоните позже». Или: «Она встанет – сама вам позвонит».
23 февраля 46.
Я щекотала Сашку, щипала щечки, дергала за уши. Она все терпела со снисходительной улыбкой, а потом произнесла горделиво:
– Как мама меня любит!
Вчера долго гладила меня обеими ручками по лицу. А потом спросила:
– Приятно?..
* * *
Саша поет:
– Ольбульбе́ли – опупели!
Ольбульбе́ли – опупели!
– Саша, что такое ольбульбели?
– Это такое платьице! (?!)
* * *
Я рассказала Саше своими словами сказку о золотой рыбке («…А старуха говорит: попроси у рыбки отдельную квартиру с газом, новые туфли, шапку-кубанку и много пододеяльников…»). Эффект неожиданный: Саше жалко старуху:
– Зачем у нее все отняли?
– Жадная она, понимаешь – жадная! – говорю я. – Чего же ее жалеть?
– Все равно жалко! – отвечает Саша.
* * *
Саша сказала кому-то:
– Не ври! Ты врешь!
Шура объяснил ей, что надо говорить не «врешь», а «ошибаешься».
Сегодня я сказала Саше:
– Не сбрасывай с себя одеяло. Она ответила: – Я не сбрасываю, не ошибайся, пожалуйста.
При этом вежливое «не ошибайся» звучит у нее совсем так же, как и «не ври».
* * *
Я принесла от дяди Бори Зутта в подарок Саше целлулоидного пупса. Все сказали: – Какой чудесный! Где это Борису Борисовичу удалось поймать такого?
Конец ознакомительного фрагмента.