– Здравствуйте, синьор Маззарини, – поклонилась Лиза. – Позволите ли сказать слово?
Энрика уловила иронию отца по тому, как вздернулись чуть заметно его брови.
– Ну, скажи, сделай милость.
Лиза набрала побольше воздуха в грудь и заговорила:
– Возможно, Дио подает вам знак? Если ему неугодно ваше ремесло, так может, стоит задуматься и сменить его? Никто ведь не запрещает делать инструменты для себя, да и играть на них – тоже. Если только не в пост. Но ведь его святейшество правильно говорит: музыка и прочие искусства – они лишь для прославления себя, а не Дио. Займитесь угодным Дио ремеслом, смирите…
– Ой, трещотка ты диоугодная! – засмеялся Герландо и, будто дочь родную, обнял Лизу за плечи. – Все-то ты знаешь, про все-то в твоих книгах умных написано. Вот чего бы мы без тебя делали, а? Правда, Рика? Как придет, как расскажет про умысел Дио – аж будто камни с души валятся!
Лиза, смеясь, вырывалась, Энрика тоже, не удержавшись, расхохоталась, но быстро замолчала, заметив в глазах подруги слезы. Герландо тоже почувствовал, что Лиза напряглась, и, отпустив ее, предложил пройти в столовую.
Агата Маззарини выставила на стол свежеиспеченные булки и сливочное масло.
– Знаете, что самое лучшее в посте? – спросила она, глядя смеющимися глазами на мужа, на дочь, на Лизу.
– Его окончание? – усмехнулась Энрика.
– Именно!
– Ну, теперь можно котлеты не только ночью под одеялом есть!
– Ага, и самую жирную свинью, наконец, зарежем – в честь праздника, – поддержал шутку Герландо.
– Нельзя! – воскликнула Энрика. – Кто ж тогда службы проводить будет?
Она тут же осеклась, глядя на Лизу, в то время как Лиза смотрела в стол, а Герландо и Агата – в раскрытое окно, на пустую улицу.
– Н-да, что-то мы разошлись, – буркнул Герландо, взяв с блюда теплую блестящую булку. – Давайте о приятном.
Но приятного никто не вспомнил. Энрика смотрела на Лизу и не знала, чего ей хочется больше – обнять подругу или отлупить как следует. Сама ведь сидит, будто в воду опущенная. Понимает, что – все, в последний раз для нее это, с завтрашнего дня уже никакого веселья не будет, только строгость, уныние, молитвы – до самой смерти. И зачем такая жизнь?
Лиза взяла булку, разрезала ее, как делала всегда, положила внутрь кусочек масла. Агата, глядя на ее действия, вздохнула:
– Лиза, ты не передумаешь все-таки? Ну как мы без тебя тут?..