Последнее время Кора занималась мелкими домашними заботами: перебирала вещи, откладывала пригодные для дальнейшего использования, просила Р2 отдать их кому-нибудь из нуждающихся пассажиров, старательно объясняя согласно кивающему роботу, что ей они больше не понадобятся. Иногда оживала, светлела лицом и даже бралась приготовить какую-то еду, которую готовила на Земле. Она любила готовить сама и обязательно повторяла, накрывая на стол, что только пища, согретая теплом человеческих рук, полезна по-настоящему. Готовясь ко сну, она тихо беседовала с Аделью. Он не слышал, о чем они говорили.
Потому почти незамеченным остался первый успех предпринятой блокады: агенты подстерегли одного из нелегалов и, несмотря на отчаянное сопротивление, схватили в момент выхода из люка, сломав несчастному позвоночник. Его заперли в изоляторе, предназначенном для нарушителей дисциплины, временно содержащихся до суда и расправы, а также для тех горемык, кто, не выдержав испытаний полета, пострадал рассудком и теперь пребывал в буйстве, готовясь в последний путь.
Допрос с пристрастием ожидаемых результатов не дал – узник упорно молчал. Жестокие пытки не развязали ему язык. По-прежнему неопределенным оставалось не только местонахождение остальных чужаков, но и их численность. Единственное, что удалось установить неопровержимо – все они были плебеями, незадолго до старта прорвавшимися в шестнадцатый подкидыш. О Еве узник ничего не слышал – детектор лжи подтвердил, что он говорит правду.
Выдержав истязания, полуживой от пыток он, уже приговоренный к смерти, назвал свое странное имя – Серый, объяснив, что делает это единственно для того, чтобы не уйти в лучший мир безымянным, и чтобы соотечественники смогли поминать его в своих молитвах. Серого, скованного по рукам и ногам, задушили и сразу же сожгли.
9
– В приемной господин Клупп, – ожил голос секретаря. – Просить?
– Проси, – разрешил Адам.
Он вошел как всегда стесненно, словно бы опасаясь, что попал не туда и не вовремя. Уселся без разрешения. Опустил голову, спрятал глаза.
Некоторое время Адам молча наблюдал за ним. «Что происходит с этим человеком? – думал он. – Глаза опущены, их прикрывают тяжелые веки. Судорожные гримасы то и дело искажают лицо – одутловатое нездоровое. Внутреннее напряжение душит. Неужели он действительно болен? И оживить никакой надежды…»