Полкан волоком вытащил Афоню во двор, прислонил к стенке. Попятился на несколько шагов, взвел затвор автомата, целя Афоне в живот. Но выстрелить не успел. В недалеких кустах раздался щелчок, детина обмяк, осел и медленно, неохотно повалился на бок. С его виска на лицо весело побежала черная струйка крови.
– Афоня, – прошипел голос Юри, – вали сюда.
– Куда, сюда? – недоуменно спросил Афоня, озираясь по сторонам.
Юри стоял поодаль, высунувшись из кустов по пояс и держа ружье наизготовку. Афоня бросился к нему и скоро уже бежал следом что было мочи. Одолев приличное расстояние, они остановились, чтобы перевести дух. Прислушались, нет ли погони, и наперегонки понеслись дальше, больше не останавливаясь до самого входа в знакомую пещерку. Здесь можно было укрыться и переждать напасть.
Повалились навзничь на стожок сена – натаскали, еще сухо было, вот и пригодилось. Между ними серой кучкой лежал десяток голубей на веревочной сворке и легкое охотничье ружьишко, которое Юри презрительно именовал пукалкой.
Пахнуло паленым. Афоня прянул к выходу.
– Надо же, подожгли, гады! – крикнул он. – Юри, смотри.
Сверху было видно, как разгорается рыжее пламя.
– Остались мы с тобой, Юри, без крыши над головой. Бедные, бесприютные. Горе нам, горе…
– Не ной, – твердо сказал Юри. – Крышу над головой имеем и то ладно. Будем в пещерке жить. Разведем костер и возрадуемся, что остались живы. С Адамом свяжемся. Он нас в беде не бросит.
– Знаешь, Юри, это не дом горит – летняя кухня. Может, пойдем, погасим? Вода есть, ведерко найдется…
17
– Ты знаешь, Верт, – заговорила Ева, дождавшись, когда солдаты в очередной раз отправились в поиск, и они остались одни, – мне в голову явилась довольно странная, пожалуй, шальная мысль. Сейчас я выскажу ее тебе, только, пожалуйста, не смейся. Попробуй со всей серьезностью, на которую ты иногда способен, принять ее или отвергнуть.
– Когда ты начинаешь в таком тоне, – сказал Верт, с трудом сдерживая смех, – у меня по спине начинают мурашки бегать.
– Все бы тебе смеяться, – упрекнула Ева. – Сосредоточься и выслушай. – Она помолчала, собираясь с духом, и продолжала: – Мы летим четыре месяца, впереди пропасть – целая жизнь. А я уже измаялась одним и тем же глупым женским вопросом: а зачем, собственно, мы летим? Нам что, плохо жилось на Земле? Или из-за того, что какой-то мудрец с перепуга вякнул, будто Земля умирает, а мы сразу же лапки кверху? Мы не можем предсказать урожай овощей на нашем огороде, а, недолго думая, предсказывать будущее огромной планеты – это пожалуйста? Земля не огород, она не вчера возникла, она существует миллионы весен. Она вытерпела страшные напасти, умирала, с нею умирала жизнь, но, спустя время, планета упрямо возрождалась и вместе с нею возрождалась жизнь. Не верю я этому умнику. Не верю… На досуге я занялась анализом аргументов, которые Хоган приводит в жалкой своей брошюрке, с которой все начиналось. Ничего настоящего – пустые слова, предположения, которые он рассматривает как аксиомы… Да, земной механизм дал сбой, да, поднялся уровень океана, исчезли полярные шапки… Катастрофа? Согласна. Но ведь причина понятна, объяснима, следовательно, нельзя утверждать, что это апокалипсис. Почти четыреста весен люди живут под гнетом внушенного страха, приняв за истину то, что, уверена, попросту высосано из пальца. Пора кончать с этой правдоподобной чушью…